Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
С указом о помиловании из столицы был привезен и утвержденный высшей властью приговор Евграфу Грузинову — «наказать нещадно кнутом». Это означало смерть. Атаман Орлов поспешил исполнить царскую конфирмацию, и утром 5 сентября 1800 года Грузинова повели на эшафот. Место казни было оцеплено многочисленным вооруженным караулом, который держал на расстоянии толпу зевак. После прочтения повеления о признании Грузинова виновным в «недоброжелательном отношении к государству» над головой отставного гвардейского полковника в знак лишения всех чинов и прав была сломлена его шпага. Площадь огласил свист кнута. Если верить дневниковой записи очевидца — священника Василия Рубашкина, Евграфу Грузинову было нанесено более 400 ударов кнутом. Один из вожаков Есауловского бунта (1792–1794) Иван Рубцов умер после 251 удара. Грузинова истязали наверняка, не оставляя надежды выжить. Спустя час после завершения казни он скончался. Любопытны заключительные слова записи Рубашкина, следующие непосредственно за описанием экзекуции Грузинова: «Да будет сие виновнику в наказание, а нам в памятование, да будем верны, почтительны и нелицемерны к Богу, закону, государю и отечеству».
На этом казни в 1800 году на Дону не закончились. Своей участи ожидали четыре казака, которые, приезжая к старшему Грузинову за долгами, слышали его «мерзкие речи». Их обвиняли в недоносительстве на государственного преступника и посчитали за сообщников Евграфа Осиповича. Под арестом находился и Петр Грузинов. Его следственное дело было признано общим с делом старшего брата и его «сообщников».
Казаков, обвиненных в недоносительстве, могло быть и пятеро, но отставной майор Катламин на допросе настойчиво отрицал произнесение Грузиновым «дерзостных и бранных слов» на особу императора. Старый казак (Катламину было 63 года), вероятно, понял, чем могут обернуться его правдивые показания. Ивана Афанасьева, Зиновия Касмынина, Василия Попова и Илью Колесникова признали виновными и приговорили к «отсечению головы». Решение Черкасского суда отправили в Петербург для получения письменного подтверждения. Ожидалось, что из столицы придет ответ, согласно которому обезглавливание «милосердно» заменялось на нещадное битье кнутом, ведь смертная казнь официально была запрещена. Затруднительной неожиданностью стал рескрипт из столицы, по которому решение суда и мера наказания ничуть не изменялись. Историк Александр Сапожников предположил, что причиной этой коллизии стала леность петербургского бюрократа, который не стал разбираться в пухлом судебном деле, а прочитал только сопроводительный рапорт атамана Орлова, где донской начальник намеревался осужденных казаков «по силе законов казнить смертью». Казнить по закону — запороть насмерть. Именно это решение подтвердили в столице.
Орлов и генерал Репин растерялись. Отрубить казакам головы значило нарушить закон, отменить противозаконную казнь — пойти против воли государя. 26 сентября Орлов обсудил коллизию с генералом Репиным (Кожин уже отбыл в Петербург) и прокурором войсковой канцелярии Миклашевичем. Решили послать курьера в столицу для получения разъяснений. Но на следующий день атаман отказался от этого плана и повелел казнить казаков, что и было немедленно исполнено. Пораженным его своеволием Репину и Миклашевичу Орлов заявил о необходимости точного следования царским предписаниям, направленным на «обуздание здешних своевольств». Атаман испугался непредсказуемой реакции Павла I на докучливые просьбы о пояснении монарших повелений.
Нарушение закона вызвало гневливое царское неудовольствие. Генерала Репина немедленно отозвали в Петербург, а вскоре вышвырнули с государственной службы и отдали под суд «за приведение в исполнение сентенции смертной казни на Дону». Гроза могла разразиться и над головой главного виновника произошедшего — атамана Орлова, который, осознав свою ошибку, написал покаянное письмо генерал-прокурору Петру Обольянинову. Атаман лаконично изложил обстоятельства принятия решения о казни казаков и особенно подчеркнул, что это было общее мнение небольшого совета, где голос имели и Репин с Миклашевичем. «Прошу неоставить хадатайством о всемонаршем помиловании», — смиренно-униженной просьбой завершал свое послание атаман. Это письмо датировано 27 октября 1800 года, а днем ранее на площади Черкасска был запорот насмерть Петр Грузинов. Василию Орлову удалось избежать наказания, но уже в следующем году он умер от «апоплексического удара» (инфаркта). Генерал Сергей Кожин командовал гвардейским Лейб-кирасирским полком, с которым отличился в нескольких сражениях Наполеоновских войн, а в 1807 году был смертельно ранен в сражении при Гейльсберге.
В страшном 1800 году наказан плетьми и сослан в Нерчинск был и еще один казак — есаул Земцов. Он был заслуженным ветераном, с 1773 года почти непрерывно служил в походах на Крым и Кубань. Как и Евграфа Грузинова, его осудили за «дерзкие» слова. Земцов при свидетелях неосторожно сказал, что его как вольного донского казака «никакой государь взять не может». «Приятели» написали донос, под следствием Земцов своих слов не отрицал, но свидетельствовал, что его собеседники высказывались в отношении монарха и установившихся порядков еще резче. Сотник Сутулов, по словам Земцова, негодовал на полковников, новоявленную казачью аристократию, которую сотник бы немедленно перевешал, если бы был государем. Но Земцову не поверили, признав его донос ложным.
На Дону происходили огромные перемены, донское казачество больше не являлось обществом фронтира и постепенно превращалось в российскую губернию на особом положении. В это переломное время некоторые казаки еще говорили языком вольного прошлого, которому российские имперские власти выносили приговор от имени самодержавного настоящего.
Глава 3. Война за волю, или Свобода от помещика
Крестьянская война на Дону в 1820 году 26 октября 1767 года. Сорок девятое заседание Уложенной комиссии императрицы Екатерины II. Депутат от казаков Хоперской крепости Андрей Алейников выступал против требования части депутатов дозволить купцам, чиновникам и казакам покупать крестьян. «…Ежели законом постановлено будет помянутым лицам покупать крестьян, то уже тогда следует всем казакам и малороссийскому народу дать тоже дозволение; но чтобы купцы, приказные и казаки имели крепостных людей, то это будет весьма вредно для государства, потому, во-первых, что богатые купцы накупят деревень и оставят торговлю. Во-вторых, что прочие купцы будут иметь у себя несколько крепостных дворовых, которых, употребляя без пощады во всякие домашние работы, приведут в крайнее отчаяние. И, в-третьих, что те дворовые люди от несносного отягощения и бедственной жизни, будут делать постоянные побеги, собираться воровскими шайками, и народу всякого звания будут причинять страшное грабительство и наносить безвинное истязание. Рядовым же казакам будет тяжело, когда чиновные на их землях будут селить покупных крестьян. Всех людей, которых главные командиры бывших слободских полков уже поселили на казачьих землях, необходимо отписать ее императорскому величеству, а купцам, приказным всем казакам покупку деревень и дворовых людей запретить». То есть осторожный Алейников предупреждал российский протопарламент о том, какими опасностями может обернуться право на покупку крестьян, дарованное казакам, купцам и чиновникам. Депутат полагал, что от этого все перечисленные забудут свои прямые обязанности и начнут алчную погоню за богатством. Больше всего пострадает казачество, которое неизбежно разделится на богатых магнатов, захватывающих землю, и рядовых казаков, постоянно испытывающих нужду в самом необходимом. Эксплуатация же крестьян, по мнению Алейникова, приведет к их озлоблению на новых помещиков, постоянным крестьянским побегам и открытым вооруженным выступлениям.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
