Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
Был ли бунтарь безумцем?
«Надлежит знать, что донские казаки имеют свои поселения по правому берегу реки Дона, вниз по сей реке, начиная от границы Воронежской губернии. Они простираются до земель, принадлежащих городу Азову, который лежит неподалеку от устья сей реки, впадающей в Азовское море или древний Палус Меотидес (Palus Meotydes), подле города Таганрога», — сказано в записках генерала Сергея Тучкова, который в 1801 году проезжал по Донской земле. Генерал спешил на Кавказскую линию, где его ожидало командование Гренадерским полком.
Тучков был образцом российского интеллектуала конца XVIII столетия: масон и член Общества друзей словесных наук. В эту организацию входил и Александр Радищев — автор «Путешествия из Петербурга в Москву». Либерал Тучков много и резко критикует правление Павла I. Например: «Разные народные смятения, возникшие вскоре после вступления на престол Павла I, от которых пострадало много частных людей, произошло от неопытности его в правлении. Вот последствия самовластного правления, неограниченного никакою конституцией».
Одной из жертв павловского самовластия Тучков называет Евграфа Грузинова. История казака-вольнодумца генералу известна довольно хорошо, хотя он и не различает братьев Евграфа и Петра. Скорее всего, о Грузинове Тучков узнал от донцов — жителей Черкасска, среди которых провел несколько дней. Записки Тучкова сопереживают Грузинову, но именно в них прямо сказано, что отставной полковник помешался: «Сие последние обстоятельство было причиною, что он (Евграф Грузинов. — А. У.) отослан был на Дон, в дом его, находившийся в городе Черкасске». Слова, произнесенные Грузиновым по адресу донского атамана, царских генералов-хедхантеров и самого императора, Тучков считает следствием душевной болезни Евграфа Осиповича.
Выяснить, действительно ли Грузинов страдал психическим расстройством, невозможно, остается лишь установить симптомы болезни, которые фиксировались окружающими. Французский философ Мишель Фуко предупреждал о бесполезности поиска «нормального человека» как явления природы. Любая норма — это прежде всего мыслительная конструкция — результат установившихся в человеческом сообществе иерархий и «правил игры». Быть нормальным — значит ограничивать себя в целях выживания.
Оказавшись перед незыблемой мощью левиафана империи, донские казаки осознали несовместимость государевой службы и вольных традиций. Это осознание происходит именно на рубеже XVIII–XIX веков и связано с обширным проникновением на Дон жестких дисциплинарных практик, воплощенных в институтах Православной церкви и школы. Донское казачество просевают через сито тотальной нормальности. По словам историка и этнографа Марины Рыбловой, «православие и патриотизм (понимаемый в первую очередь как служение престолу) становятся для Дона основами официальной идеологии».
Память о былой вольности, политической независимости становится в новых условиях ненужным и даже опасным наследством. Донская старшина превращается в российское дворянство, а приобретая новые права, оказывается вынужденной нести и новые обязанности, и в первую очередь — долг верноподданного. Евграф Грузинов, с его идеями донской самобытности и политической автономности, предстает в глазах казаков странным смутьяном, вздыхающим по безвозвратно ушедшим временам. Он стал опасен обществу, глотнувшему самодержавной идеологии. Грузинова выдавили в пространство безумия, нарекли ненормальным. Этому, конечно, способствовал его чудной образ жизни: нелюдимость и добровольное чердачное затворничество. Но это было лишь дополнение, подробность, не более. Безумцем Грузинова сделала его вера в вольный Дон. Общественный приговор Евграфу Грузинову, которым он признан безумцем, роднит финал его жизненного пути с трагической судьбой другого известного российского «сумасшедшего» — Петра Яковлевича Чаадаева.
Но не только это сближает двух бунтарей. Историк Андрей Зорин показал, что сутью «Философических писем» и «Апологии безумного» была идея трансформационного прорыва — стремительного преображения России, ее мистического превращения из отсталой страны в передовую европейскую державу. Россия словно пошла наперерез в цивилизационной гонке с ведущими государствами, и, пока они огибали длинный поворот по проложенному пути, Россия резала угол через бурелом и бездорожье. Чтобы не остаться позади, Россия пошла по своему тяжелому, но в финале триумфальному пути. Андрей Зорин отметил, что схожая идея была артикулирована и в «Мертвых душах» Николая Гоголя, и в публицистике позднего Александра Герцена, и в народнической утопии. В этом ряду, и даже в начале его, стоит казак Евграф Грузинов. В его «зловредных бумагах» выражена та же идея немедленного трансформационного рывка — образование огромного государства, основанного на всеобщей справедливости и толерантности. Грузинов полагал, что казачья вольность, уже изрядно стесненная российским самодержавием, вновь возродится в отдельном государстве, во главе которого он видел самого себя.
Конец истории
Следствие по делу Евграфа Грузинова завершилось уже 16 августа 1800 года — спустя всего четыре дня после его ареста. Казак так и не признал себя виновным и отверг все обвинения. Более того, полковник отказался от исповеди, заявив протопопу черкасского Воскресенского собора Петру Федорову, «что он нимало не грешен, а потому исповедь ему приносить не о чем». Священник, донося об этом следственной комиссии, заметил: «…По всем его (Евграфа Грузинова. — А. У.) словам выходит один ужас, по его замыслам к уничтожению верховной власти».
Не сладив с упрямством Грузинова, следователи решили допросить казаков, которые так или иначе контактировали с Евграфом Осиповичем. Целью этих усилий было найти большой заговор. За раскрытие крупной крамолы генералы Репин и Кожин вполне могли рассчитывать на щедрые царские милости.
22 августа казак Илья Колесников показал, что Евграф Грузинов, говоря о тяжелом положении донского казачества, отмечал, что «земля казачья заселена слободами, а мы ничего не имеем, а только на один дом землю». Указывал Колесников и на то, что Грузинов «ругал притом в горячности матерно самого государя императора». Несмотря на все усилия следователей, кроме подобных свидетельств «произнесения мерзостных браней на особу государя императора» каких-либо признаков масштабного заговора найти не удалось. О сочинении Евграфа Осиповича знал только Петр Грузинов, который в ходе допроса указал на то, что эти «зловредные бумаги» его старший брат писал «своей рукою» — то есть самостоятельно, без соавторов и единомышленников. Допросить отца братьев Грузиновых и вовсе оказалось невозможно, так как он был разбит параличом и «не мог ни одного слова вымолвить».
Евграф Грузинов был приговорен к четвертованию. Но смертная казнь в Российской империи была отменена в 1754 году, а вместо нее практиковали наказание «нещадно кнутом», которое позволяло запороть человека насмерть. Именно эта страшная экзекуция и ожидала казака-вольнодумца.
4 сентября Черкасск был взбудоражен радостной вестью из Петербурга. Император Павел I помиловал всех казаков, обвиняемых в укрывательстве беглых крестьян. Царское помилование было торжественно зачитано атаманом Орловым в войсковой канцелярии. «По прочтении всевысочайшего указа представлял я всему собранию, сколь много обязаны мы чувствовать высокомонаршую милость и впредь всемерно удаляться от подобных зловредных покушений…» — писал Орлов в рапорте императору. Казаки поклялись в прекращении приема беглых и обязались искоренить эту практику «всепрележнейшим один за другим смотрением». После атамана с короткой речью выступил генерал Кожин. В его словах о важности совершенного казаками преступления и величайшем милосердии, проявленном монархом, можно было заметить скрытую угрозу. Но казаки уже поверили своему счастью. Как писал Орлов: «…Вашего императорского величества благоволение мгновенно разнеслось по всем частям города и повсюду слезы горести переменились в слезы обрадования и благодарнейшее подъятие рук к небу».
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
