затем сзади надсекает ему шею. С мертвенной улыбкой Аеси говорит что-то о том, как ему хотелось бы меня узнать, что я не похожа ни на кого, с кем он пересекался.
– Не то чтобы кто-нибудь из них дожил, чтобы внести лепту в изучение, – усмехается он.
Таким разговорчивым я его не припомню. А вот уже от слов к делу: земля подо мной начинает глухо трястись и надкалываться, а затем разрывается надвое. Я отскакиваю от края все расширяющейся пропасти, когда обломок от нее летит в меня. Я пытаюсь увернуться, но он задевает мне бедро и опрокидывает в грязь. Куски отламываются всё более крупные. Он мог бы ими меня раздавить, но тут ветер – не ветер – накрывает мою голову, и валуны рассыпаются в пыль, которую я тут же обращаю в смерч, чтобы его ослепить. Я подбегаю, пока он шарит вокруг, но он ловит мою руку, сжимает и с размаху швыряет меня оземь, вздымая облако пыли. Теперь в руке у него меч, вжикающий рубящими ударами, под которыми я быстро перекатываюсь. Мой ветер – не ветер – сбивает его с ног, повалив на спину. Я прыгаю на него, но меня в сторону откидывает дерево.
– Довольно фокусов, – бросает он, взмахивая мечом, а мне пинком отсылая мои кинжалы, и с ноткой бахвальства добавляет, что уже много лет так не разминался. Я не говорю, что это, должно быть, в первый раз с его последнего рождения – натыкаться на разум, который он не может проницать или считывать. Пользуясь моей секундной задумчивостью, он замахивается мне на голову. Я блокирую удар, но он сбивает меня с ног, и я снова качусь на землю. Теперь его замах низкий, а я тоже блокирую низом, отталкиваю его назад и бью сверху, но он там же парирует удар. Я пинаю его в живот, и он отшатывается ровно настолько, чтобы удержаться на ногах и броситься встречно, кружась как вихрь. Замах и удар слева – и я блокирую слева, замах и удар справа – и я блокирую справа; всё это только защитные удары, и он это знает, поэтому замахивается сильнее и быстрее, а я даю ветру – не ветру – перебросить меня ему через голову и наношу удар по лицу. Он вскрикивает, затем сплевывает, а затем смеется.
– Значит, жульничаем? – озорно спрашивает он, и в лицо мне прилетает ком грязи. Я не успеваю вытереть глаз, как его рука оказывается на моей шее, и у меня мелькает память: вот именно так в последний раз он хватал меня за шею.
– Я знаю тебя, – говорит он. – Но не помню твоего лица. Даже настоящего, что скрыто за этим, наносным.
Это приводит меня в ярость. После всего, что он сделал со мной, именно то, что он даже не помнит, заставляет меня вопить, и мой ветер – не ветер – сдувает его с меня. Я и раньше заходила и взрывала кого надо изнутри, могу делать это даже с кем-то, находящимся на большом расстоянии. Но, может, мне нужно сработать через касание, а иначе всё, что я получаю, это головная боль. Возможно, мое тело учится от старого, даже если оно новое. Он приземляется на склон холма, бормоча что-то о моем ветре.
– Это не ветер, – говорю я.
И тут открывается дыра, и меня засасывает. Я даже не спохватываюсь о ветре – не ветре, стремительно уходя всё глубже, глубже и глубже, мимо новых корней, старых, мимо слоя камня, слоя глины, и всё равно глубже, глубже, глубже. Ветру – не ветру – приходится выбирать между атакой и защитой, и он выбирает защиту, с барьером вокруг моей головы. И всё же подземелье засасывает меня куда-то в самые недра, потрескивая, сдвигаясь и просачиваясь, в то время как я иду вниз, вниз, вниз. Я пытаюсь заставить ветер – не ветер – рвануть во всю ширь, но он не покидает оболочку моей защиты. Он не нападает. Я засажена так глубоко под землю, но по-прежнему слышу этого аспида Аеси.
О том, что надвигается война, и не та, что сейчас, что жизненно важно, чтобы Север одержал верх. Этот последний безумный Король из рода королей-безумцев Юга, возможно, самый безумный, потому что замыслил править всеми королевствами. Но, возможно, он не настолько и безумен. Может показаться безрассудным, но угроза надвигается не с Юга, не с Севера и не с Востока, а с Запада. Огонь, мор, погибель и рабство грядут с моря, и никто, даже самые великие старейшины, жрецы фетишей и йереволо, не видал такого. Но он увидел это третьим оком. Только одно объединенное королевство, только один сильный Король, не безумец и не кровожадное исчадие, способен изменить то, что узрел он. И Аеси оставляет меня с гаснущим эхом своего голоса, погребенную глубоко в земной толще.
Красное озеро. Когда я наконец продираюсь обратно наверх, вокруг уже утро. Земля засосала меня утренней порой, значит, прошли уже сутки. Мою лошадь Аеси брать не стал, вероятно, полагая, что из земли мне уже не выбраться. Я не знаю, куда двигаться и куда смотреть; понятно только, что впереди Красное озеро. Добравшись туда, я вижу солдат Лиссисоло, всего человек десять или двенадцать; все они находятся на мыске, опоясанном рекой – место, которое здесь называют Черепом. Один из воинов держит на руках ее сына, а отделенные изгибом озера, стоят Следопыт и Ишологу. Даже не знаю, на что я смотрю – видимо, на какую-то драму без звука. Ишологу простирает крылья, а мальчик рвется к нему из более сильных удерживающих его рук. Он хочет к Ишологу и визжит как резаный – это слышно даже мне. О чем они там говорят, непонятно. Тут солдат, держащий мальчика, снимает шлем, и я потрясенно узнаю Леопарда. О нем я раздумывала больше всего; ведь если Следопыт не винил его в том, что произошло, тогда он наверняка казнился обо всем сам. Тут мальчик вырывается, и Леопард бросается за ним. Но летят два копья, и оба вонзаются ему в грудь. Сзади выходит Аеси, по своей, похоже, всегдашней привычке. Следопыт выкрикивает имя Леопарда, бросается в воду и отчаянно плывет, стремясь его настичь, пока не подхватило течение. Аеси – всё, видимо, делается с его легкой руки – спокойно стоит, но солдаты вокруг беспричинно валятся наземь. Следопыт рыдает над своим кошаком, который, кажется, всё еще жив.
Малыш подбегает к Ишологу. Все сейчас так увлечены – Ишологу стоит в
