может быть более или менее репрезентативным. Но даже если это чистая видимость, искажение во всей своей полноте, оно все равно имеет интенциональный объект: оно на что-то направлено. Интересный вопрос заключается в том, состоит ли в таких случаях его направленность в чем-то большем, чем тот факт, что оно интегрировано в PMIR. Однако, поскольку я не ставил перед собой задачу предложить общую теорию ментальных репрезентаций, этот вопрос явно выходит за рамки данного исследования.
Как возникают картезианские интуиции, такие как интуиция случайности, интуиция неделимости и интуиция непосредственной данности?
Степень интуитивного правдоподобия данной теории вытекает из степени феноменальной возможности, связанной с ней (см. раздел 2.3). Теории описывают миры. Сознательный опыт моделирует миры. Такие существа, как мы, воспринимают как интуитивно правдоподобные все те теории, которые описывают миры, которые могут быть феноменально смоделированы нами. Эти миры воспринимаются нами как возможный феноменальный опыт, который мы можем иметь - потому что мы можем внутренне моделировать его. Таким образом, понятие возможности всегда соотносится с определенным классом конкретных репрезентативных систем, каждая из которых обладает специфическим функциональным профилем и особой репрезентативной архитектурой. Человеческие существа могут различаться и различаются в том, что они могут представить, в том, какие классы миров они могут сознательно моделировать, и в том, что они считают интуитивно правдоподобным. Мы не можем представить себе тринадцатимерную тень четырнадцатимерного куба или континуум пространства-времени, потому что зрительная кора наших предков никогда не сталкивалась с объектами такого типа и потому что глобальная модель реальности мозга, основанная на трех пространственных измерениях и одном отдельном, однонаправленном временном измерении, была достаточной для выживания в том, что было нашей биологической средой.
Более того, интуиция меняется на протяжении всей жизни: Даже в пределах одного индивида внутренний ландшафт, характеризующий пространство возможностей, может претерпевать значительные изменения. Важно также отметить, что механизмы генерации и оценки репрезентативной согласованности, используемые такими системами, оптимизированы с учетом их биологической или социальной функциональности и не должны подчиняться классическим критериям адекватности, рациональности или эпистемической оправданности в узком смысле философской эпистемологии. Вкратце, в нашем случае множество феноменально возможных миров напрямую связано с множеством номологически возможных миров, но лишь косвенно с множествами логически и метафизически возможных миров.
Интуиция случайности - это интуиция мысли "Я всегда мог быть кем-то совершенно другим!". Сторонники эссенциалистских теорий субъективности традиционно руководствуются этой интуицией, прекрасной - и, безусловно, эмоционально привлекательной - идеей о том, что в себе должно быть нечто, не имеющее отношения ни к одному из моих постоянно меняющихся, объективных и наблюдаемых свойств. Как субъект я просто не могу быть идентичен своему физическому телу или какому-либо из его более сложных и абстрактных свойств - по крайней мере, эта идентичность не является необходимой. Она может быть нарушена. Я не буду вдаваться в долгую историю этой философской интуиции, поскольку уже представил один недавний пример в этой главе. Если Томас Нагель (1986, с. 61) говорит: "По существу [выделено мной] у меня вообще нет никакой определенной точки зрения... ", то мы имеем именно такую ситуацию: Существует сущность, объективное "я", которое лишь контингентно объединено с историей некоего физического лица по имени Т. Н. и его индивидуальной перспективой. Однако, как мы видели выше, феноменология "Взгляда из ниоткуда" - это феноменология, в которой изначальный PMIR никогда не теряется, а его концептуальная интерпретация несовершенна. То, что описывает Нагель, - это не мистический опыт - Великий вид из ниоткуда, - а обычный мыслительный эксперимент.
Неоспоримым фактом является то, что каждый из нас может представить себе, что обладал совершенно иным набором общественных и феноменологических свойств, скажем, свойств Иммануила Канта. Однако при этом мы лишь открываем некий новый раздел нашего феноменального пространства и активируем фиктивный self-simulatum, более или менее полно представляющий нас как обладателей тех свойств Иммануила Канта, которые известны нам в данный момент. Мы создаем когнитивную перспективу от первого лица (см. раздел 6.5.2), ПМИР с симулированным человеком в качестве объектного компонента. Это состояние первого лица, сознательная модель реальности, удовлетворяющая ограничению перспективности, ограничению 6. Чтобы действительно сознательно моделировать мир, в котором мы были бы Иммануилом Кантом, Кант-модель должна быть прозрачным субъектным компонентом этого PMIR. Как известно большинству моих коллег, на философских факультетах по всему миру время от времени появляются такие системы - системы, в которых постоянная попытка контрфактической самосимуляции вышла из-под контроля, и которые, благодаря теперь уже весьма афункциональной Я-модели, действительно верят, что они Иммануил Кант, и даже переживают себя соответствующим образом. Эти печальные случаи заблуждения показывают, что в этих случаях больше не существует ни всеобъемлющей сущности, ни субъективного основного состояния, ни подлинной феноменальной идентичности.
Но не правда ли, что на самом деле мы можем представить себе гораздо больше, чем просто быть Иммануилом Кантом, а именно: быть Иммануилом Кантом, включая его ПМИР? Не похож ли "Взгляд из ниоткуда" на социальное познание в том смысле, что его объектный компонент действительно является другим субъектом, включая репрезентацию второго ПМИР (см. раздел 6.3.3)? Да, безусловно. Но социальное познание - это процесс от первого лица, даже если он направлен на второе, фиктивное "я". Быть кем-то - это феноменальное свойство, определяемое локусом аттенционального, волевого и когнитивного агентства, представленного в прозрачной Я-модели (см. наше обсуждение ОБЭ в разделе 7.2.3). Если вы представляете свое альтер-эго как субъекта, как имеющего ПМИР, то этот субъектный компонент остается непрозрачным. В немистических и неслучайных состояниях первая, изначальная личность-модель неизменно остается прозрачной: Вы знаете, что воображаете - по крайней мере, этот факт глобально доступен вам в любое время. Поэтому то, что вы воображаете, никогда не будет Иммануилом Кантом, даже если вы феноменально симулируете его как субъекта, обладающего перспективой первого лица. Вы не можете смоделировать его как себя. Таким образом, удивительный ответ состоит в том, что интуиция случайности, при ближайшем рассмотрении, даже не основана на феноменальной возможности. Как философское утверждение, она основана на плохой феноменологии. И это, кажется, противоречит моему вводному утверждению, что интуитивное правдоподобие идет рука об руку с феноменальной возможностью.
Должен быть и второй фактор, который для таких существ, как мы, делает привлекательной веру в эссенциалистские интерпретации того рода, которые предлагает Нагель. Этим фактором может быть отрицание смерти. В главе 2 мы увидели, как процесс феноменального моделирования нуждается в эвристике, которая сжимает просторы логического пространства до двух существенных классов "предполагаемых реальностей", то есть тех моделей мира, которые каузально способствуют и релевантны процессу выбора. Первый класс составляют все желательные миры, то есть все те миры, в которых система наслаждается оптимальными внешними условиями, большим количеством потомков
