Оставьте негодяям власть, а золото – глупцам:Удача, как цветной пузырь, живет короткий миг.Лишь тот, кто разбивал сады, кто шел за плугом сам,Кто просто вырастил цветок – тот истинно велик.[8]
– Ты тоже так считаешь? – обратилась Китти к Ларри.
– Ну, за плугом ходить мне не приходилось, – ответил он. – И цветок я не растил, и садов не разбивал.
– Я тоже.
– Да чушь это все, на мой взгляд.
– Вот и мне так кажется.
Они стояли у каменной балюстрады, смотрели вниз на заросший пруд, и разговор их возвратился к любви.
– Понимаешь, – задумчиво произнесла Китти, – когда я люблю, во мне уже не остается места ни для чего другого. Но раз я счастлива от этого, то приходится это принять как данность.
– Но есть и другая сторона, правда? Любовь нужно не только дарить, но и принимать.
– Да, но от меня это не зависит. На то воля другого человека.
– И все же ты должна позволить себе быть любимой.
– Как странно! – удивилась Китти. – Позволить себе быть любимой? Не понимаю. С тем же успехом можно позволить солнцу себя греть. Но солнце светит и греет меня, не спрашивая позволения.
– Ты можешь отойти в тень.
– Ну да, конечно. – Она нахмурилась, запутавшись.
– Я о том, – продолжил Ларри, – что есть люди, которые не разрешают себе быть любимыми. Может, боятся. Может, считают себя недостойными.
– О, понимаю. Но ты ведь о себе так не думаешь?
– Почему же? Случается временами. Можешь называть это скромностью, если хочешь. Бывает, люди боятся просить о любви, даже если очень сильно ее хотят.
– Да, это я знаю.
– В конце концов, не все же считают себя привлекательными. Большинство вообще уверены, что неинтересны окружающим.
Китти помолчала.
– С любовью вообще странно, – начала она. – Понятия не имею, почему мы выбираем одних, а не других. Считается, что по внешнему облику, но вряд ли все так просто.
– Так что же, по-твоему, влияет на наш выбор?
– Что-то вдруг будто ветром заносит в душу, – ответила Китти. – Ты это ощущаешь и понимаешь: избавиться невозможно. А попытаешься – тебя разорвет на куски.
– Как все же это чувство возникает?
Китти бросила на него быстрый взгляд из-под нахмуренных бровей, и на мгновение ее милое лицо омрачилось печалью.
– Вот стоишь у причала в Нью-Хейвене и знаешь, что он отправляется на смерть…
Ларри отвернулся, устремив взгляд на дом. Все вдруг отступило далеко-далеко. Не доверяя собственному голосу, он лишь медленно кивнул, давая понять, что услышал ее слова.
– Мы собираемся пожениться, – добавила Китти. – Ты, наверное, считаешь меня полной дурой.
– Нет, – ответил он, – конечно нет. Прекрасная новость. – Ларри старался говорить как можно бодрей. – Что ж, поздравляю и все такое. Старина Эд, счастливчик!
– Я правда люблю его, Ларри. Так люблю, что даже сердцу больно.
Они возвращались той же тропинкой. Ларри чувствовал мучительную опустошенность, но, словно подчиняясь странному чувству самосохранения, рассказывал об Эде самое хорошее, что мог вспомнить:
– В школе он был моим лучшим другом. Никто не знает его так, как я. Он невероятно умен и беспощадно честен. Любит притворяться, будто знает все наперед, хоть это и не так. На самом деле его слишком многое беспокоит. Отсюда и его печаль.
– Печаль, – повторила Китти. – Мне кажется, именно за это я и люблю его.
– Он будет отличным мужем, – заверил Ларри. – Если уж Эд обещает что-то сделать, то обязательно сделает. Погоди! – Он внезапно вспомнил утреннее совещание. – Если вы собираетесь пожениться, то лучше поспешить. Его в любой момент могут отправить в рейд.
Китти крепко пожала его руку.
– За что это?
– За то, что ты такой хороший.
Они в молчании подошли к особняку, где ждали автомобили и водители.
– Пойду гляну, скоро ли они там, – сказал Ларри.
У темной дубовой лестницы в центральном коридоре он столкнулся с бригадиром Уиллсом, только-только завершившим переговоры с генералом Робертсом.
– Все готово, – сообщил бригадир, – скоро выдвигаемся.
Ларри пошел к выходу рядом с бригадиром.
– По поводу операции, сэр, – начал он, – знаю, заправлять всем будут канадцы. Но не найдется ли у вас местечка для меня?
