— Долго рассказывать.
Лицо Брианны принимает мечтательное выражение.
— Он симпатичный.
Брианна закусывает губу.
— Подруга? — повторяю я, думая о бабушкиных тапочках.
— Ну да, — кивает Брианна, и я вижу надежду в ее глазах. — Как думаешь, я ему понравлюсь?
Мой мозг на повторе проигрывает одну и ту же фразу: «Брианна считает моего семидесятишестилетнего дедушку симпатичным».
Я пытаюсь представить их поцелуй, и меня охватывает озноб.
— Элли? — зовет Брианна.
Я мигаю.
Я заставляю себя раскрыть рот.
— Нет, — твердо отвечаю я. — Он не особенно такими вещами интересуется.
— Жаль! — отвечает Брианна.
Мумия
Когда я захожу на кухню, чтобы приготовить завтрак, в доме тепло и уютно. Дедушка уже сидит за столом, совершенно одетый.
Появляется мама и очень сердито спрашивает:
— Кто включил отопление?
— Я не включала! — отвечаю я.
Дедушка хладнокровно смотрит на маму:
— Это я включил.
— Но зачем?
— Затем, что здесь как в леднике, — отвечает дедушка. — Трупы можно замораживать.
— Мы пытаемся экономить.
Дедушка вытаскивает из кармана двадцатку:
— Вот! Включите батареи!
Мама с Беном идут на спектакль, поставленный маминой подругой. На выходе их догоняет дедушка.
— Во сколько ты привезешь ее домой? — спрашивает он у Бена.
— Прощу прощения? — насмешливо переспрашивает мама. — По-моему, я старовата для комендантского часа.
— Я же няня, — возражает дедушка. — Разве я не вправе знать, во сколько вы вернетесь?
— Она будет дома к двенадцати, — обещает Бен.
Я жарю попкорн и пытаюсь уговорить дедушку посмотреть со мной киномарафон ужастиков. Показывают старые черно-белые фильмы — «Тварь из Черной лагуны», «Мумию», «Дракулу», — но дедушка утверждает, что слишком занят:
— Мне надо писать статью о T.melvinus'e. Ее будут рецензировать независимые эксперты.
В полночь я все еще сижу перед телевизором. В кабинет входит сердитый дедушка.
— Твоя мама опаздывает, — деловито сообщает он.
Через десять минут машина Бена останавливается у дома, и дедушка выскакивает на крыльцо. Я иду за ним.
— Вы опоздали на десять минут! — возмущенно упрекает он Бена.
— На дороге была авария, — оправдывается Бен.
— Надо было выезжать заранее! — недовольно бурчит дедушка.
Голос у дедушки, может, и подростковый, но звучит властно, как у взрослого.
Когда Бен уезжает и мы заходим в дом, дедушка с мамой начинают выяснять отношения.
— Вы что, целовались у входа? На виду у соседей?
Мама всплескивает руками:
— Ну и что?
— Какой пример ты подаешь своей дочери?
Мама срывается.
— Мы что, вернулись в пятидесятые годы? К тому же у тебя нет никакого права мной командовать!
— Я твой отец!
— Может, ты и отец, но я — единственный взрослый человек в этом доме! Ты мне не указ!
— Это я взрослый! — кричит дедушка в ответ.
— Ты давно в зеркало смотрел? Никакой ты не взрослый! Ты подросток!
Дедушка обжигает маму взглядом и выходит из комнаты. Дверь в туалет демонстративно захлопывается.
Мама поворачивается ко мне:
— Видишь? Подросток!
В Музей де Янга в Сан-Франциско приехала передвижная выставка с древнеегипетскими экспонатами, и Радж предложил мне пойти вместе. Мои родители обожают искусство: чуть ли не все мое детство прошло в этом музее. Мне известно расположение каждого туалета. Папа шутит, что я приучалась к горшку под боком у мастеров Возрождения.
Маме нужно съездить в один из городских театров, чтобы позаимствовать реквизит, и она предлагает нас подвезти. Я зову дедушку присоединиться к нам.
— Нет у меня времени на развлечения, — отвечает он, молниеносно стуча по клавиатуре ноутбука. — Готовлю заявку на патент.
Проезжая по парку Золотые ворота, я замечаю здание, мимо которого мы, наверное, проходили тысячу раз, не обращая внимания: это Академия наук штата Калифорния. Меня внезапно охватывает желание разузнать расположение всех туалетов и там.
У входа в Музей де Янга огромная очередь. Я и не подозревала, что мумии так популярны. Радж сразу вписывается в толпу. Никто не обращает на него ни малейшего внимания.
Мы петляем по выставочным залам. В одном из них — макет гробницы изнутри. Вокруг саркофага разложены вещи мертвеца: мебель, еда, пара кожаных тапочек. Кажется, что жизнь застыла во времени, и у меня в памяти невольно возникает дедушкина квартира.
Наконец мы находим главный экспонат выставки — мумию. Она за стеклом и совсем не такая, как я себе представляла. Маленькая — пожалуй, с меня ростом — и худая. Бинты не белые, как в кино, а черно-коричневые, и кажется, будто они прилипли к телу. На месте носа — дыра, а кожа на вид твердая, как замша.
Но самое неприятное — это волосы. Из затылка мумии торчит длинный каштановый завиток. Я почти жалею, что увидела его: он делает мумию совсем уж настоящей.
Я не помню похорон бабушки, но знаю, что ее кремировали, а пепел рассеяли в заливе Сан-Франциско. Мне всегда это нравилось. Всякий раз при виде залива мне кажется, что через грохот волн и крики чаек до меня доносится бабушкин голос.
— Зачем они так поступали? — допытываюсь я у Раджа. — Почему просто не хоронили мертвых? Или не кремировали их?
— Потому что они хотели жить вечно. — Радж слегка улыбается мне. — Они думали, что если сохранить тело, то дух сможет вернуться в него. Это похоже на то, что делает Мелвин.
— Но ведь Мелвин жив, — возражаю я.
— Жив. Но он вроде как законсервировал себя, — шутит Радж. — Как мумию.
Я не могу отвести взгляда от пряди волос.
— Пойдем дальше, — с улыбкой зовет меня Радж. — В следующем зале будет мумифицированная кошка.
