Только Колоброд был при деле. Он думал. Но никак не мог найти способ, как образумить Заврасью.
Злобырка подал идею:
— Может, принца этого пучеглазого выкрасть? Бросим его в болото, и концы в воду.
— Точно! В болоте поди разберись, где заморский принц, а где местная квакша, — поддержал его Тюхтя.
— Глупая затея, — охладил их пыл Колоброд. — А если Заврасья другую лягушку в дом притащит? Они ж все на одно лицо, то есть на одну морду. В общем, похожи друг на друга как две капли воды.
— Мы и другую умыкнём, — воодушевился Злобырка. — Я ещё с цаплей знакомой переговорю. Она живо в лягушачьем царстве порядок наведёт. А то расплодилось принцев болотных, как комаров в тайге.
— Всех не переловишь, — мрачно заметил Мастеря и с осуждением посмотрел на Колоброда. — А всё из-за тебя. Это после твоей книжки Заврасья на лягушках свихнулась. Вечером на концерт собирается.
— На какой ещё концерт? — заинтересовался Колоброд.
— На лягушачий, что по вечерам квакушки на болоте дают.
— Это же кар-караул, а не концерт! — презрительно каркнул Злобырка. — Курам на смех! Я и то лучше пою.
— Тоже мне, певец, — фыркнул Тюхтя.
— А что? Когда я в голосе, весь лягушачий хор перекричу, — распалился ворон.
Тут Колоброд посмотрел на Злобырку и одобрительно воскликнул:
— Ай да молодчина! Это ты хорошо придумал. Будешь солистом!
— Я плохого не придумаю, — выпятил грудь Злобырка. — Солистом так солистом. А чего солить?
— Не солить, а петь. Солист — это такой певец, который сам по себе поёт.
— А почему его солистом называют? — спросил Тюхтя.
— Потому что в хоре все вместе поют, а солист — в одиночку, чтоб всем остальным насолить. Выйдет перед хором и один против всех горланит, — высказал своё предположение Злобырка. — Эта работёнка по мне.
— А ты про любовь песни знаешь? — спросил Колоброд.
— Не вопррос, — каркнул ворон.
— Ну, не ударь в грязь лицом, — напутствовал его Колоброд.
— Не сомневайся. Я кому хочешь насолю. Тут я пррофессионал, — заверил его Злобырка и полетел на задание.
Злобырка застал Заврасью дома. Она сидела на крылечке с рукоделием. На коленях у неё, как на троне, восседал лягушонок. Прикрыв зелёные веки, принц нежился в лучах весеннего солнца.
— Кар! — крикнул Злобырка, усаживаясь на ветке берёзы.
Голос у него был громкий, как у настоящего солиста. Лягушонок от испуга вздрогнул и прыгнул в траву.
— Ой, бедненький. Не ушибся? — засюсюкала над ним Заврасья, взяла на руки и ласково погладила по спинке.
— Чего раскаркался? — напустилась она на Злобырку.
— Распеваюсь. Сейчас петь буду.
— У тебя же слуха нет, — усмехнулась Заврасья.
— А зачем мне слух? Я же не слушать, а петь собираюсь, — возразил Злобырка и объявил: — Про любовь. Тебе посвящается.
Услышав такое вступление, Заврасья зарделась. Она смущённо потупила глаза и призналась:
— Правда? Мне ещё никто про любовь не пел.
Злобырка понял, что пришёл его звёздный час. Он набрал в лёгкие побольше воздуха и загорланил во всё воронье горло, чтобы ни у кого не оставалось сомнения, что он солист:
«Люблю я картины, кино и балет, И малых детишек», — сказал людоед. «Люблю я поэзию, тишь, полумрак И чашечку крови», — сказал вурдолак. «Люблю я…»
— Всё! Хватит! — оборвала его Заврасья.
От обиды подбородок у неё задрожал. Глаза наполнились слезами. Злобырка по-своему истолковал её настроение и самодовольно произнёс:
— Эко тебя моё мастерство проняло. Вот что значит талант.
— Это ты называешь талантом? — вскинулась Заврасья. — Отвратительно! Тебе бы только гадости говорить. Слушать тебя не хочу!
— Ты мне песню не обрывай! — взъерепенился Злобырка. — Думаешь, твой женишок лучше поёт? Ты на него посмотри. Это ж просто кар-караул!
— Не твоё дело. Сердцу не прикажешь. Убирайся отсюда и каркай в другом месте! — прикрикнула на ворона Заврасья.
— Я не каркаю, а пою, — гордо сказал Злобырка.
— Кыш! Кому сказала! — погнала его Заврасья и, чтобы доказать, что не шутит, швырнула в птицу комом грязи.
— Прогнав талант, бездарность торжествует, — возмущённо каркнул ворон и полетел прочь.
Всю дорогу до домика Мастери он не мог успокоиться. Это же надо — назвать его пение отвратительным! Он пел громко и, главное, с вдохновением.
По взъерошенным перьям Злобырки друзья сразу поняли, что его попытка вернуть расположение Заврасьи тоже потерпела неудачу.
— И тебя прогнала? — участливо спросил Тюхтя.
— Меня? Не родился ещё тот, кто меня прогонит. Я сам улетел. Из гордости. Нет в Заврасье чувства прекрасного. А я не стану каркать, то есть, петь, коли моё искусство не ценят, — важно сказал Злобырка.
— Слышь, Злобырка. А как там ватрушки? Уже съели? — поинтересовался Тюхтя.
— Дались тебе эти ватрушки. Как ты можешь думать о еде! Вот уйдёт от нас Заврасья, что делать будем? — вздохнул Мастеря.
— Так и я о том же, — кивнул Тюхтя. — Выйдет Заврасья замуж, будет пучеглазому комаров в тесте жарить, а мы пропадай тут без ватрушек.
Лесовички повесили носы. Только Колоброд не унывал. Он нервно расхаживал по мастерской, о чем-то думал и, как оказалось, не напрасно.
— Рано печалитесь, друзья мои! — наконец сказал он и широко улыбнулся. — Вы забыли, что у нас есть Калитка Счастья!
— Какой от неё прок? — пожал плечами Тюхтя.
— Как какой? Она доставит нас к царевне-лягушке.
— Тьфу ты! Принц уже есть. Нам только царевны не хватало, — недовольно проворчал Мастеря.
— Вот именно, её-то нам и не хватает. Слышал поговорку: клон клоном вышибают? — заявил Колоброд.
— Как это? — заинтересовались лесовички.
Колоброд обвёл всех многозначительным взглядом и заговорщически произнёс:
— Скажем Заврасье, что у принца на болоте царевна-лягушка, невеста его, осталась. Целыми днями плачет, по нему тоскует, места себе не находит.
— От горря позеленела. От слёз глаза из оррбит повылезали, — подхватил Злобырка.
— Может, дело и выгорит, — согласился Мастеря.
Не тратя времени даром, лесовички поспешили к Калитке Счастья.
Глава 6. Царевна-лягушка
Калитка лежала на прежнем месте. После зимы древесина разбухла и кое-где поросла мхом. Мастеря ласково провел по замшелой поверхности ладонью.
