Одна из моих пациенток — пятнадцатилетняя девушка,страдавшая анорексией[10] — Анна, оказалась жертвой именно одного такогоотцовского слова. Ее мать сама мучилась излишней требовательностью к себе ипередала это свойство дочери. Впрочем, дети, как правило, перенимаютродительские черты, существенно видоизменив их под себя. И если Анина мать былатребовательна по отношению к себе, но пыталась, по мере сил, не слишкомдокучать своей требовательностью остальным, то Аня же совместила кактребовательность к себе, так и требовательность к окружающим. Это превратилодевочку в очень напряженного и вместе с тем агрессивного ребенка.
Правда, Анина агрессия была не прямой, а, как это частобывает у женщин, пассивной (мы говорим в таких случаях о «пассивно-агрессивных»чертах характера). Аня проявляла свое недовольство окружающими не открытымискандалами, не истериками, а обидами, высокомерностью, подчас грубостью, новсегда и неизменно «правильной». То есть она не была хамкой в привычномпонимании этого слова, нет. Скорее напротив — в свои пятнадцать-шестнадцать летбыла «воплощенной добродетелью», но не доброжелательной, а «со щитом и мечом».
Отец Ани был требовательным, но мягким. Такое случается,когда человек придерживается целой армады разных «правильно», но не диктует приэтом свою волю, а пытается увлекать личным примером. У Ани с отцом частовозникали конфликты, но они, в большей степени, были просто средством общения.Девочка не умела проявить свою заинтересованность в человеке иначе, кроме какссорой, через претензии, борьбой самолюбий. В общем, конструкция этих отношенийсверху донизу была патологической и даже уродливой, но все трое — и мать, иотец, и дочь — были в одной лодке, которой, каждый по-своему, дорожили.
И все, в целом, было в этой истории нормально, пока однаждыотец Ани не обеспокоился ее весом (девочке было тогда чуть больше двенадцатилет). Избыточный вес девочки уходил корнями в его — отцовскую — линию(ожирением страдала его мать — бабушка Ани, и он сам был не из тех, когоназывают «двумя метрами сухостоя»), поэтому беспокойство отца в этом вопросебыло весьма естественным. Как-то за обедом он сказал дочери: «Что-то ты слишкоммного стала есть. Ты что, не видишь — ты же становишься толстой!» Прозвучалоэто наставление доброжелательно, без всякого желания обидеть или даже«поставить на вид», просто прозвучало... Аня испытала шок, но не показалаэтого, просто достаточно резко ответила в своей манере.
Интересно, что «толстой» ее и до этого дразнили в школе. Новсякий раз подобная колкость одноклассников стоила им здоровья: Аня отвешивалаим тумаки и выкручивала руки. При этом она не чувствовала себя ни униженной, нинеправой. Сейчас же все в один миг переменилось. Следующим утром Аня, как иобычно, пошла в школу, но ощущала себя в классе не как всегда. Ей сталоказаться, что все на нее смотрят и замечают, что она толстая.
В детстве формируются и закладываются манеры поведениячеловека в будущем, несущие на себе печать окружения. Принципиальные измененияпроисходят лишь вследствие высокой степени самосознания или на стадии неврозаблагодаря индивидуально-психологическому подходу врача, когда пациент начинаетпонимать ошибочность своего стиля жизни.
Альфред Адлер
В школьной столовой, куда она обычно ходила на большойперемене, это состояние только усилилось. Она купила обед, ела его без обычногоаппетита, а когда дело дошло до десерта — компота с плюшкой, ни с того ни ссего расплакалась. Спустя три года, когда мы с ней встретились в моем кабинете,она уже, конечно, не могла вспомнить точно то свое состояние. Сначала, каквспоминала Аня, она чувствовала себя растерянной, потом показалась себеотвратительной и, наконец, испытала стыд.
Но стыд — это было совсем не то чувство, с которым могла миритьсядевочка. Нужно было принимать решение, и она его приняла — она перестала есть.Почти буквально! То, что она называла «поесть», для обычного человека не значитдаже «перекусить», скорее «попробовать на язык». С 63 килограммов, которыесоставляли ее массу тела в двенадцать с половиной лет, она похудела кпятнадцати до 34, причем умудрилась вырасти за это время почти на 20сантиметров! Это была настоящая дистрофия, разумеется, месячные отсутствовали,а анатомию костей можно было изучать без предварительного вскрытия.
Когда мы начали лечение, Аня была замкнута и не понимала,чего от нее хотят. «Ведь я же ем! — говорила она. — И совсем не худая, простостройная». Она панически боялась полноты, ложка каши вызывала у нее тягостноечувство давления в области живота, она знала до единиц калорийность продуктов ичувствовала приступ тошноты при одном только виде жирной пищи.
Прежние врачи оставили у нее смешанные чувства, но всенегативные — раздражение, недоверие и т. п. Так что мне было достаточно труднозавоевать ее доверие. Но альтернативы не было, поскольку Аня уже не моглаадекватно оценивать свое состояние и, если бы наше лечение не имело успеха,могла просто умереть. Что было делать?.. Я не критиковал ее, не пытался с нейспорить, ни на чем не настаивал, просто рассказывал о еде. Так, пространно.
Она слушала, сколько могла (первое время она быстроистощалась), и постепенно, в течение полутора недель почти каждодневных встречмы прошли целый курс биологии и физиологии пищеварения, его роли, значения и т.п. Но я понимал, что моя задача сводится лишь к одному — она должна былаперестать меня бояться. Причем не просто как врача, но как человека, мужчину. Ис каждым днем ее взгляд, до того обращенный лишь только ввнутрь, сталвыглядывать во внешний мир, где она встретила доброжелательное отношение и поддержку.
Где-то через полторы недели Аня спросила у меня: «Мне,наверное, нужно есть?» «Важно, чтобы ты себя хорошо чувствовала, — ответил я,не раздумывая. — Твоему организму сейчас просто не хватает сил. И, мне кажется,нам имеет смысл ему помочь». И мы стали помогать, причем очень успешно. Изклиники Аня выписалась с весом 42 килограмма, еще через месяц весила 48, апотом 54.
Теперь можно с уверенностью говорить, что это был нетипичныйслучай анорексии. Анорексия обычно развивается у девушек чуть постарше и, какправило, связана с первыми сознательными проявлениями сексуальности. Молодаяженщина боится, что будет выглядеть непривлекательной в глазах молодых людей, иэтот страх перевешивает ее инстинкт самосохранения. Она начинает худеть и вкакой-то момент уже просто не может остановиться. Но здесь ситуация была совсемдругой.
Аня выглядела воинственным ребенком, но ведь это быланаигранная воинственность, и кроме того, воинственность человека, которыйчувствовал за собой мощный тыл. Этим тылом у Ани был ее отец. Конечно, онамогла вступить в схватку с обзывающими ее мальчишками, потому что чувствовала,что сила на ее стороне. Отец — главный человек в ее жизни — воспринимался Анейкак абсолютная защита. Ей и в голову не приходило бояться — ведь за ней ее папа,который любит, который поддерживает и который всегда прав.
