– Ваше имя? – спросил у него король.
– Пьер Делакруа, ваше величество.
– Сегодня Господь улыбнулся вам, господин Делакруа.
Прилюдно униженный Монкур остолбенело стоял перед грудой сорванной с него одежды.
– Я не знаю этого человека, – указывая на него, объявил король. – Он не имеет никакого отношения к моему двору. Настало время для каждого из вас показать мне, кто вы на самом деле. Все без исключения. И можете быть уверены: я сделаю то же самое.
Знать настороженно переглядывалась. Король вернулся за стол, взял кусок жареной оленины и принялся есть.
Король вернулся в свои покои и наблюдал за продолжающимся празднеством из окна. Совсем стемнело. На черном бархате небес засияли серебряные россыпи звезд. На поляне, окруженной искусно подстриженными живыми изгородями, развели большой костер. Возле него стремительно мелькали силуэты летучих мышей.
Людовик велел Бонтану придвинуть свой стул. Они уселись рядом, как старые друзья. Потрескивали свечи в настольном канделябре, отбрасывая на их лица причудливые отсветы и отражаясь в их глазах.
– Расскажите мне что-нибудь о вашем сыне, – попросил Людовик.
Бонтан сжал подлокотники стула и тихо вздохнул:
– В последние часы жизни сын расспрашивал меня о службе первого камердинера.
– И что вы ему рассказали?
– Правду. Я говорил, что считаю подарком Господа возможность постоянно находиться рядом с вами. Жизнь прекрасна для меня, лишь когда я здесь. Эти сады безмерно красивы. Они – воплощение моих представлений о красоте. Я говорил сыну, что когда-нибудь он унаследует мою должность и тоже будет жить здесь. Что ему посчастливится стать частью самой благородной в мире семьи, все члены которой мечтают когда-нибудь зажить жизнью короля или королевы.
Людовик кивнул. Слова Бонтана успокаивали ему душу.
– Я говорил сыну, что однажды, когда всех нас уже не будет, его сверстники напишут повествования об этом рукотворном чуде. А те, кому они станут рассказывать, не поверят, посчитав их слова сказкой.
– Вашему сыну это понравилось?
– Он спросил, так ли красиво в том месте, куда он отправится. Я ответил, что да.
Людовик повернулся к Бонтану:
– Я склонен верить, что настоящий рай находится в руках отца этого храброго малыша. Для меня рай – сидеть сейчас вместе с вами.
Глаза Бонтана наполнились слезами. Людовик ласково коснулся его плеча:
– Не нам выбирать день и час нашей смерти. У Бога свои замыслы, и мы не вправе подвергать их сомнению. Равно и мои подданные не вправе сомневаться в моих замыслах. Но они сомневаются. – Взгляд короля переместился на пляшущие огоньки свечей. – Друг мой, кое-кто из них намерен меня убить. Они бы охотно поубивали всех нас, дабы сохранить прошлое. Возможно, им это даже удастся. Однако перемены все равно наступят. И если нам суждено выстоять, у нас нет выбора. Мы должны заложить фундамент новой Франции. Здесь, в Версале.
– Ваше величество, но почему здесь?
– Потому что я не желаю быть королем Парижа. Я – Людовик Четырнадцатый, король Франции.
Людовик привстал, вглядываясь в темноту за окном. Ночь мешала ему увидеть сцену, происходившую возле мраморного фонтана. Софи и ее подруги, сверх меры разогретые вином, столпились над чашей, чтобы достать изумрудное кольцо, которое одна из девушек по оплошности обронила в воду. Кольца они не нашли, но обнаружили в спускной трубе небольшой распухший труп. Это было тело арапчонка Набо. Зато королю хорошо были видны аристократы, начинавшие разъезжаться по домам. Проведя здесь достаточно времени для того, чтобы показать свою верность королю, они садились в кареты, нагруженные тюками и свертками. Многие с тревогой поглядывали на охотничий замок.
– Глядите, Бонтан, как они разбегаются, – сказал Людовик. – Словно крысы.
3
Лето 1667 г.
Королевским цирюльником был остроносый человечек с уверенными руками. Его движения отличались точностью. Сейчас он с превеликой тщательностью подстригал и расчесывал королевские усы, сметая волоски с шелковой рубашки короля. Бонтан стоял рядом, держа в руках новый камзол Людовика, расшитый тонкой шерстью. Утро выдалось солнечным. Свет из окон ложился красивыми пятнами на стены, шпалеры и картины.
– Ваше величество, высокие гости из Ассини вот уже целый месяц дожидаются аудиенции, – сказал Бонтан. – Они прибыли издалека. Господин Кольбер опасается, как бы они не уехали. В таком случае мы потеряем всякую надежду заключить соглашение.
Людовик шмыгнул носом. Цирюльник щелкнул ножницами, подправив очередную часть королевского уса.
– Скажите, Бонтан, каким человеком вы меня считаете? Милосердным?
– Когда кто-то заслуживает вашего милосердия, то да.
– Мстительным?
– Когда того требуют обстоятельства.
– По-вашему, я одинаково отношусь ко всем?
– Одинаково и невзирая на лица и положение.
Людовик задумчиво кивнул. Цирюльник ждал, когда король перестанет двигать головой.
– Как король – да. А как человек?
– Вы сочетаете в себе короля и человека, – ответил Бонтан. – Мы не можем их разделить.
– Отправляя своего брата на войну, я это делаю как король. Но если его там убьют, я его буду оплакивать как человек. И только как человек я могу снискать благосклонность в глазах другого. Как король я не в силах этого добиться.
– Ваше величество, вам и не надо этого добиваться. Мы и так всегда к вам благосклонны.
– Думаете, и Монкур придерживается того же мнения?
Цирюльник, закончивший свою работу, отошел и глубоко поклонился. Людовик встал. Бонтан помог ему надеть камзол. На комоде стояло зеркало в бронзовой раме. Король посмотрел на свое отражение.
– Добрые дела короля вызывают не меньшее негодование, чем его злодеяния, – сказал Людовик. – Я это знаю по собственному опыту.
Бонтан молчал, не зная, какого ответа ждет от него король.
– Ваше величество, этот камзол вам очень идет, – наконец сказал он.
Людовик еще раз посмотрелся в зеркало, заглянул себе в глаза, пытаясь что-то там увидеть. Оттуда на него смотрел правитель: решительный, властный, исполненный королевского достоинства и готовый к осуществлению своих замыслов.
Лувуа решил немного прогуляться. Его заметное положение при дворе не отбило у него привычку наслаждаться звуками и запахами природы. Он шел через рощицы и перелески, вдыхая свежий воздух и пытаясь успокоить водоворот мыслей, как вдруг его внимание привлек странный шорох. Лувуа остановился, желая узнать источник звука. Наверное, олень. Или барсук. Но из-за дерева выглянуло чумазое, испуганное человеческое лицо.
