Просто ужас как!
— Ой! Ой-ой!
И снова кусачки оказались на траве, а бедняга Бен, сунув палец в рот, запрыгал на месте, крича от боли:
— Ой-ой! Как больно!
— Дайте-ка я посмотрю, — забеспокоилась женщина-полицейский.
Бен протянул руку и медленно, осторожно разжал ладонь, чтобы было показать, где ножницы проткнули палец. С двух сторон, там, где сдавило кожу, виднелись побелевшие пятна: было ясно, что скоро — как только кровь вновь наполнит капилляры — на их месте появятся кровоподтеки.
— Ой, как не повезло! — воскликнула женщина-полицейский.
— Бедненький Бен, — пожалела Джуди, и глаза ее наполнились слезами сострадания. Наша Джуди хоть и тихоня, но сердце у нее доброе. Она не забыла ни одного из тех, кто хоть раз пытался помочь ей совладать с домашним заданием по арифметике, а таких было немало.
Мама стояла поодаль, но, услышав стенания Бена, прекратила предлагать Пучеглазому место великого визиря в ее диктаторском королевстве и вскарабкалась по насыпи посмотреть, что стряслось. Мама знает, что делать при несчастном случае. Она сразу становится совершенно спокойной и — как же иначе! — просто невероятной командиршей.
— Покажите мне, — велела она Бену. И когда тот послушался, повторила вслед за женщиной-полицейским:
— Да, не повезло.
— Вот вам, пожалуйста, заключение двух профессионалов!
Бен никак не отреагировал на этот туманный диагноз. Бедняга побелел как полотно и, казалось, вот-вот потеряет сознание.
Женщина-полицейский обернулась к Джеральду, тот вскарабкался по насыпи вслед за мамой и теперь стоял рядом с ней, переводя дыхание.
— Не поможете мне довести этого парня до автобуса, а то он того гляди упадет?
Наверное, она выбрала Джеральда из-за его приличного костюма или того, что от него осталось. По крайней мере, уж точно не из-за его физической силы. Он все еще не мог отдышаться, но послушно поддержал Бена под другую руку.
Бен попытался было отмахнуться.
— Не пойду я в автобус, — заупрямился он. — Ведите меня к полицейским машинам. Меня же арестовали.
— Вовсе нет, — возразила мама. — У вас вот-вот появятся серьезные кровоподтеки. Вам надо домой.
Она обернулась к женщине-полицейскому за поддержкой, и та встала на ее сторону.
— Я бы все равно вас не арестовала, — заявила она Бену. — Вы ведь даже не успели разрезать проволоку.
Ну, тут уж она явно перегнула палку! Парочка квакеров[7]поглядела на нее с упреком, а Бен прямо-таки взъярился. Но Джеральд и женщина-полицейский не позволили ему разбушеваться и решительно повели к нашему автобусу. Когда они ковыляли мимо меня по грязному склону, я услыхала, как Бен бормочет что-то в сердцах о проклятых провокаторах, но Джеральд и женщина-полицейский не обратили на это никакого внимания, а только ухватили его покрепче и ускорили шаг.
Тем временем бухгалтер усердно трудился над своим участком забора, который никак не желал поддаваться. Мама оглядела группку наблюдателей и, как обычно, взяла командование в свои руки.
— Теперь нам нужен еще один доброволец, — объявила она. — Вместо Бена. Есть желающие?
Молчание. Словно поторапливая того, кто решится заполнить брешь в строю, на землю упало еще несколько холодных дождевых капель. Все косились друг на дружку, пожимали плечами, словно хотели сказать: «Я бы с радостью, если бы мог» — и всем своим видом давали понять, что у них назначена важная встреча, или приехала погостить теща, или, на худой конец, перенесли на воскресенье занятия йогой.
— Ну же, — уговаривала мама. — Всего-то пара часов в полицейском участке! А до судебного разбирательства еще не одна неделя пройдет.
Но все вдруг уставились на свои грязные ботинки. — Нам нужен новый доброволец, — настаивала мама. — Наша акция будет курам на смех, если мы не сумеем набрать даже шестнадцати человек.
Уж и не знаю, как они устояли против нее, право, не знаю. Но я дрогнула:
— Давай я.
— Ну уж нет!
Тут и Джуди приуныла. Она пару раз попробовала было открыть рот, чтобы предложить себя в добровольцы, но даже страстное обожание инспектора Мак-Ги не в силах было побороть ее усталость; к тому же у нее замерзли ноги, да и упоминание какого-то неизвестного места — «полицейского участка» — настораживало. Но мама все равно бы не обратила на нее внимания. Так что мы просто стояли и были готовы сквозь землю провалиться. Последний полицейский пытался сохранить строгое выражение лица, а мама меж тем оглядывала каждого — точь-в-точь как миссис Хатри, когда ждет, чтобы кто-то в классе признался в совершении ужасного проступка: бросил конфетную обертку на пол или опустил на миллиметр оконную фрамугу, пока она отвернулась написать что-то на доске.
Но нашу братию так легко не запугать! Если бы они страшились людской молвы, то никогда бы не вышли на демонстрацию. Так что все продолжали вежливо разглядывать носки ботинок. Я уверена: не случись то, что случилось — и все бы обошлось. Ну, мы бы еще немного подождали, а потом мама пожала бы плечами и, нарушив тишину, сказала бы: «Ну ладно. Пятнадцать — шестнадцать, какая разница?»
Но тут полицейский хмыкнул.
Лично я не обратила бы на это внимания.
Будь здесь Джеральд Фолкнер, он бы, возможно, тоже хмыкнул, и не менее громко. Но Пучеглазому-то мама готова была все простить. А вот полицейскому — нет.
— Платок дома забыл? — поинтересовалась она тем самым тоном, каким бабушка обычно спрашивает: «Насмотрелся?» И я уже тебе рассказывала, что звучит это так грубо, что мама раз и навсегда запретила нам с Джуди это повторять.
Полицейского, ясное дело, рассердило, что мама на него так напустилась. Он был совсем еще молоденький. Может быть, мамино ехидное замечание напомнило ему о днях, когда его собственная мамаша отчитывала его за то, что он принес домой грязь на форменных ботинках и натоптал на ее замечательных чистых полах. По крайней мере, на его лице появилось то же самое выражение, что бывает у Джуди, когда мама ее допечет.
— Ну же, решайте побыстрее! — пробормотал он угрюмо. — Пятнадцать или шестнадцать, не могу я больше тратить на вас свое время.
Тут он дал маху!
— Ваше время! А как насчет моего? — Уж теперь-то мама говорила точь-в-точь как его мамаша. — Это ваша работа, забыли? Вам за это платят.
Мама погрозила полицейскому пальцем, словно он был трехлетним карапузом.
