— Что с тобой, Мэтт? — тихо спросил Стефан. Онвстал и подошел к нему. — Я что-то сделал не так?
— Я в норме.
— Ты дрожишь.
Это было правдой. По натянутым мускулам Мэтта пробегалисудороги.
— Говорю тебе: я в норме! — Мэтт отшатнулся отнего и защитным жестом свел плечи. — И вообще — что ты мог сделать не так?Ну разве что увел у меня девушку и позволил ее убить.
Этот укол был другим. Удар был направлен в сердце Стефана —и попал прямо в цель. Как лезвие, когда-то давно убившее его. Стефан попыталсядышать ровно. Он не доверял себе и поэтому предпочел ничего не говорить.
— Прости меня. — Голос Мэтта был свинцово-тяжелым,а когда Стефан взглянул на него, то увидел, что напряженные плечиопустились. — Это было скотство — так говорить.
— Ты сказал чистую правду. — Стефан помедлил, апотом добавил ровным голосом: — Но дело ведь не только в этом, верно?
Мэтт не ответил. Он смотрел в пол, ковыряя что-то невидимоеноском ботинка. В тот момент, когда Стефан уже отчаялся что-нибудь услышать, онподнял на него глаза и задал ответный вопрос:
— Мир. Какой он на самом деле?
— Какой… что?
— Мир. Ты его повидал, Стефан, у тебя ведь было летчетыреста-пятьсот форы, так? И я хочу спросить. Мир, в общем и целом, стоиттого, чтобы его спасать? Или он, в общем и целом, просто большая куча дерьма?
— Ох! — Стефан закрыл глаза.
— А люди, а, Стефан? Род человеческий. Кто мы такие —болезнь или просто симптом? Вот смотри. Возьмем кого-нибудь, например…например, Елену, — на мгновение голос Мэтта дрогнул, но он продолжил: —Елена пожертвовала жизнью, чтобы в этом городе могли спокойно жить такиедевушки, как Сью. А теперь Сью мертва. Все началось заново. И никогда незакончится. Нам не победить. Какие ты делаешь из этого выводы?
— Мэтт…
— Вот что я хочу спросить на самом деле: в чем смысл?Может, все это — какая-то космическая шутка, которой я не понимаю? Или простоогромная идиотская ошибка? Понимаешь, что я хочу сказать?
— Понимаю, Мэтт. — Стефан сел и запустил пальцы вволосы. — Если ты помолчишь минутку, я попытаюсь ответить тебе.
Мэтт пододвинул стул и сел на него верхом:
— Поехали. Ты уж постарайся.
Он смотрел на него угрюмо и вызывающе, но Стефан видел, чтоза этим взглядом скрывается невыносимая боль.
— Я повидал много зла, Мэтт, больше, чем ты можешь себепредставить, — начал Стефан. — Я сам творил зло. Зло всегда будетчастью моей натуры, как бы я этому ни сопротивлялся. Иногда мне казалось, чточеловеческая раса — зло, намного большее, чем наша. Иногда — что в обеих нашихрасах так много тех, кто сеет зло, что уже неважно, что происходит со всемиостальными.
Впрочем, если разобраться, то я знаю ненамного больше, чемты. Нет, я не могу тебя утешить: мол, конечно, смысл есть. Или: да, рано илипоздно все будет хорошо. — Стефан посмотрел Мэтту в глаза и сказал,тщательно подбирая слова: — Но у меня к тебе встречный вопрос. Ну и что тогда?
Мэтт уставился на него.
— И что тогда?
— Вот именно. И что тогда?
— Если вселенная — это зло и, как ни старайсячто-нибудь исправить, все равно все без толку? — В голосе Мэтта всеотчетливее звучало недоверие.
— Да, именно. Ну и что тогда? — Стефан наклонилсявперед. — Что ты, Мэтт Ханикат, станешь делать, если окажется, что все,что ты сказал, — правда? Что будешь делать ты, лично ты? Сложишь руки ипоплывешь по течению?
Мэтт крепко сжал спинку стула.
— Ты это о чем?
— Можно ведь и так — просто плыть по течению. Дамон всевремя это твердит. Можно встать на сторону зла — ведь зло всегда побеждает. Иникто тебя не упрекнет. Ведь если весь мир таков, то с какой стати ты долженбыть другим?
— К чертям собачьим! — заорал Мэтт. В его синихглазах пылал огонь; он даже привстал со стула. — Пускай Дамон так иделает! Но, даже если мы проиграли, это не повод сидеть сложа руки. Даже если ябуду точно знать, что мы проиграли, я все равно буду бороться. Проклятье, ядолжен бороться!
— Я знаю. — Стефан откинулся на спинку, и на его губахпромелькнула слабая улыбка. Она была усталой, эта улыбка, но в ней ясночиталось, что в этот момент он чувствует внутреннюю близость с Мэттом. А черезсекунду он догадался по лицу Мэтта, что тот это понял.
— Я знаю. И я тоже так считаю, — продолжал Стефан. —Нельзя сдаваться только потому, что у нас мало шансов. Мы должны бороться,потому что иначе остается только одно — сдаться.
— Я не собираюсь сдаваться, — стиснув зубы, сказалМэтт. Наконец-то пламя, которое все это время пылало глубоко внутри, пробилосьнаружу. — Ни в чем. И никогда.
— Никогда — это довольно долгий срок, — усмехнулсяСтефан. — В общем, не знаю, стоит оно того или не стоит, но я тожесобираюсь бороться. Я понятия не имею, есть ли у меня шансы. Но я попытаюсь.
— Это единственное, что мы можем, — сказал Мэтт.Он медленно встал и выпрямился. Напряжение ушло из его мышц, а глаза опятьстали голубыми, пронзительными — такими, какими их помнил Стефан. —Ладно, — тихо закончил он. — Если ты нашел то, что искал, лучше бынам вернуться к девушкам.
Стефан задумался, стараясь переключиться.
— Мэтт, если я все понял правильно, то в ближайшеевремя девушкам ничего не грозит. Хотя все равно будет лучше, если ты ихподменишь. А я почитаю еще кое-что, раз уж пришел сюда. Был такой человек, поимени Гервасий Тильберийский,[3] который жил в начале XIII века.
— Еще до тебя? — ухмыльнулся Мэтт, и на лицеСтефана появилась тень улыбки. Секунду они стояли молча, глядя друг на друга.
— Договорились. Думаю, встретимся у дома Викки. —Мэтт пошел было к двери, но тут же остановился. Внезапно он снова обернулся ипротянул руку: — Я рад, что ты вернулся, Стефан.
Стефан пожал его руку:
— А я рад, что ты это сказал.
Больше он не произнес ни слова, но где-то внутрипочувствовал тепло, которое чуть-чуть смягчило острую боль.
И чувство одиночества.
Глава 8
Оттуда, где сидели Бонни и Мередит, было видно только окноВикки. Лучше было бы подобраться поближе, но тогда их могли увидеть.
Мередит допила остатки кофе из термоса, зевнула, тут жевиновато спохватилась и посмотрела на Бонни.
