Миссис Спунер возвратилась с подносом, на котором стояли две фаянсовые чашки с блюдцами, чайник и тарелка с домашним печеньем. Она поставила поднос на кофейный столик. Винс поблагодарил ее. Она сидела напротив, разливала чай и рассказывала, что сегодня год, как она потеряла мужа. Винс сказал, что очень сожалеет. Она ответила в том духе, что «в свое время мы все там будем».
– А как же Лайонел?
Миссис Спунер перестала отхлебывать чай и, помедлив, ответила:
– Думаю, что одно – когда тебя призывает Бог, как это было с моим Эрнестом, и другое… когда человек, как с Лайонелом.
– Это правда, – сказал Винс, беря третье печенье. – У вас есть какие-нибудь предположения – как это могло произойти?
– С тех пор как это произошло, не было ни дня, чтобы я об этом не думала…
– И что же?
– Полагаю, должна быть какая-то причина, но какая – я не знаю. Может, его приняли за кого-то другого? Ничего иного я не могу придумать… может, они просто перепутали?
– Вы ведь знали Лайонела много лет?
– Сначала я познакомилась с его матерью. Где-то в начале пятидесятых, я тогда как раз вышла замуж. И уже вслед за тем – с Лайонелом. Потом, когда она стала вести дело, я нанялась подрабатывать в магазин. Не на полный день, конечно, я просто помогала. Потом уже меня взяли на полный день… это было где-то в середине шестидесятых.
– Так что последние сорок лет вы знали его достаточно близко.
– Достаточно близко, – подтвердила миссис Спунер, ставя чашку на поднос.
– Расскажите мне о нем.
– Что вам рассказать?
– Ну, например… кто были его друзья? Что он любил делать? Что он был за человек? Были ли у него какие-нибудь странности?
– Странности? Нет, не думаю. Он был довольно заурядный человек.
– А друзья?
– Он довольно часто ходил в боулинг-клуб. Его там знали, но друзей у него не было. Ни один из них даже ни разу не был у него дома – я имею в виду в квартире над магазином. Поэтому их трудно назвать друзьями.
– Но у него были близкие люди?
– Его брат?
– Они ведь нечасто виделись, верно?
– Думаю, нет. Я, по крайней мере, не знаю.
– Значит, вы были самым близким ему человеком?
– Я бы не сказала, что близким. Просто я работала в магазинчике целый день и проводила с ним много времени. Лайонел был не из тех, с кем легко сойтись. Да я и не пыталась. Он любил быть сам по себе.
Лайонел начинал представляться Винсу человеком, лишенным всех социальных контактов: не имел друзей, никуда не ходил, ни к чему не проявлял интереса, кроме…
– Значит, миссис Спунер, вы говорите, он держал газетный киоск, ходил в боулинг-бар, и это все? Больше ничего?
– Еще чашечку, голубчик? – спросила она.
Винс кивнул, и миссис Спунер налила ему еще чаю.
– Мне уже задавали все эти вопросы. Полицейские были у меня несколько раз, они были очень любезны и сначала не слишком мне поверили, но мне все равно было нечего добавить.
– Лайонел ездил куда-нибудь отдыхать?
– Нет.
– Он ходил в церковь?
– Вы хотите сказать, в синагогу?
– Да.
– Нет.
– У него когда-нибудь была девушка?
– Нет.
– Он был когда-нибудь женат?
– Нет.
– У него были увлечения?
– Боулинг – больше ничего. Но я сомневаюсь, что вам удастся узнать у них что-то интересное. В боулинг-баре собираются одни старики, они там буквально законсервировались. Вряд ли они вспомнят, какой сегодня день недели.
– Но у него были какие-нибудь мечты, планы, амбиции? Ну хоть что-нибудь?
– Он часто говорил, что хочет закрыть торговлю, купить домик в Клифтонвилле и поселиться там.
– У него были деньги. Почему же он этого не сделал?
– Не знаю. Он был вечно занят.
Винс не знал, о чем еще спросить.
Дело было не в том, что миссис Спунер чего-то не заметила – она неглупа и наблюдательна, – дело заключалось в том, что замечать просто было нечего. Лайонел вставал по утрам, целый день занимался магазином, а вечером ложился спать. Иногда он захаживал в боулинг, иногда – и это стоит особняком – в массажный салон… но об этом лучше пока умолчать.
– Расскажите мне о том дне, когда это произошло.
– Каком дне?
– Когда его убили. Когда вы в последний раз видели его живым.
– Ах, этот день. Такой же, как и все прочие. Я ушла в половине седьмого. Он остался сидеть над гроссбухами. Я сказала: «Всего доброго!» Он сказал: «Всего доброго», – и я пошла домой.
– Вы не заметили в нем ничего необычного? Быть может, утром или за день до этого?
– Нет. Совершенно такой, как и всегда. Бодрый, деловитый, ничего необычного.
– Значит, вы ушли в половине седьмого, а потом вам позвонили от Старины Билла?[9]
– Старины Билла? – не поняла миссис Спунер.
– В смысле из полиции.
– Ах, полиции…
– Значит, вы обо всем узнали из их звонка?
– Ну да. Я ездила на опознание.
– Вы что-нибудь знаете о том, что с ним сталось после того, как вы ушли?
– Нет. Полицейские думали, что он мог пойти куда-то на прогулку, потому что ни в магазине, ни в квартире не было никаких следов, например борьбы. На ночь он закрывался и незнакомым не открывал.
– Он ходил гулять?
– Обычно он выходил, когда ему нужно было что-нибудь купить. Просто так он не гулял.
Винс допил чай и оприходовал седьмое – и последнее – печенье. О чем еще он мог ее спросить? Могло ли быть нечто, что она знала, но чему не придала значения? Нечто затерявшееся в глубинах ее памяти, что могло пролить свет на загадку?
Если и было, у него не оставалось времени сидеть и, терпеливо задавая вопросы, это выуживать. Какая-нибудь лихая машинистка скорее перепечатает полное собрание сочинений Шекспира.
Она могла знать что-то, какую-нибудь мелочь, но у Винса не было времени на ее поиски.
Он достал блокнот, вырвал листок и записал для миссис Спунер свое имя и номер мобильника.
– Я остановился в пансионе «Отель Пассат» на Форт-Кресент. Если вы что-нибудь вспомните, пожалуйста, позвоните мне. Или если объявится кто-то, кто что-то знает, пусть он позвонит.
– Конечно, голубчик. Обязательно.
