Мать! Джеймсу давно хотелось задать ей один вопрос — вопрос,который мучил его вот уже много месяцев. Фраза, случайно услышанная в театре,глумливое шушуканье, донесшееся до него раз вечером, когда он ждал мать у входаза кулисы, подняли в голове Джеймса целую бурю мучительных догадок.Воспоминание об этом и сейчас ожгло его, как удар хлыста по лицу. Он сдвинулброви так, что между ними прорезалась глубокая морщина, и с гримасой боли судорожноприкусил нижнюю губу.
— Да ты совсем меня не слушаешь, Джим! — воскликнула вдругСибила. — А я-то стараюсь, строю для тебя такие чудесные планы на будущее. Ну,скажи же что-нибудь!
— Что мне сказать?
— Хотя бы, что ты будешь пай-мальчиком и не забудешь нас, —сказала Сибила с улыбкой. Джеймс пожал плечами.
— Скорее ты забудешь меня, чем я тебя, Сибила.
Сибила покраснела.
— Почему ты так думаешь, Джим?
— Да вот, говорят, у тебя появился новый знакомый. Кто он?Почему ты мне ничего о нем не рассказала? Это знакомство к добру не приведет.
— Перестань, Джим! Не смей дурно говорить о нем! Я еголюблю.
— Господи, да тебе даже имя его неизвестно! — возразилДжеймс. Кто он такой? Я, кажется, имею право это знать.
— Его зовут Прекрасный Принц. Разве тебе не нравится этоимя? Ты его запомни, глупый мальчик. Если бы ты увидел моего Принца, ты понялбы, что лучше его нет никого на свете. Вот вернешься из Австралии, и тогда явас познакомлю. Он тебе очень понравится, Джим. Он всем нравится, а я… я люблюего. Как жаль, что ты сегодня вечером не сможешь быть в театре. Он обещалприехать. И я сегодня играю Джульетту. О, как я ее сыграю! Ты только представьсебе, Джим, — играть Джульетту, когда сама влюблена и когда он сидит передтобой. Играть для него! Я даже боюсь, что испугаю всех зрителей. Испугаю илиприведу в восторг! Любовь возносит человека над самим собой… Этот бедный Урод,мистер Айзеке, опять будет кричать в баре своим собутыльникам, что я гений. Онверит в меня, а сегодня будет на меня молиться. И это сделал мой ПрекрасныйПринц, моя чудесная любовь, бог красоты! Я так жалка по сравнению с ним… Ну,так что же? Пословица говорит: нищета вползает через дверь, а любовь влетает вокно. Наши пословицы следовало бы переделать. Их придумывали зимой, а теперьлето… Нет, для меня теперь весна, настоящий праздник цветов под голубым небом.
— Он — знатный человек, — сказал Джеймс мрачно.
— Он — принц! — пропела Сибила. — Чего тебе еще?
— Он хочет сделать тебя своей рабой.
— А я дрожу при мысли о свободе.
— Остерегайся его, Сибила!
— Кто его увидел, боготворит его, а кто узнал — верит ему.
— Сибила, да он тебя совсем с ума свел!
Сибила рассмеялась и взяла брата под руку.
— Джим, милый мой, ты рассуждаешь, как столетний старик.Когда-нибудь сам влюбишься, тогда поймешь, что это такое. Ну, не дуйся же! Тыбы радоваться должен, что, уезжая, оставляешь меня такой счастливой. Нам с тобойтяжело жилось, ужасно тяжело и трудно. А теперь все пойдет по-другому. Тыедешь, чтобы увидеть новый мир, а мне он открылся здесь, в Лондоне… Вот двасвободных места, давай сядем и будем смотреть на нарядную публику.
Они уселись среди толпы отдыхающих, которые глазели напрохожих. На клумбах у дорожки тюльпаны пылали дрожащими языками пламени. Ввоздухе висела белая пыль, словно зыбкое облако ароматной пудры. Огромнымипестрыми бабочками порхали и качались над головами зонтики ярких цветов.
Сибила настойчиво расспрашивала брата, желая, чтобы онподелился с нею своими планами и надеждами. Джеймс отвечал медленно и неохотно.Они обменивались словами, как игроки обмениваются фишками. Сибилу угнетало то,что она не может заразить Джеймса своей радостью. Единственным откликом,который ей удалось вызвать, была легкая улыбка на его хмуром лице.
Вдруг перед ней промелькнули золотистые волосы, знакомыеулыбающиеся губы: мимо в открытом экипаже проехал с двумя дамами Дориан Грей.
Сибила вскочила.
— Он!
— Кто? — спросил Джим.
— Прекрасный Принц! — ответила она, провожая глазамиколяску.
Тут и Джим вскочил и крепко схватил ее за руку.
— Где? Который? Да покажи же! Я должен его увидеть!
Но в эту минуту запряженный четверкой экипаж герцогаБервикского заслонил все впереди, а когда он проехал, коляска Дориана была ужедалеко.
— Уехал! — огорченно прошептала Сибила. — Как жаль, что тыего не видел!
— Да, жаль. Потому что, если он тебя обидит, клянусь богом,я отыщу и убью его.
Сибила в ужасе посмотрела на брата. А он еще раз повторилсвои слова. Они просвистели в воздухе, как кинжал, и люди стали оглядываться наДжеймса. Стоявшая рядом дама захихикала.
— Пойдем отсюда, Джим, пойдем! — шепнула Сибила. Она сталапробираться через толпу, и Джим, повеселевший после того, как облегчил душу,пошел за нею.
Когда они дошли до статуи Ахилла, девушка обернулась. Она ссожалением посмотрела на брата и покачала головой, а на губах ее трепетал смех.
— Ты дурачок, Джим, настоящий дурачок и злой мальчишка — воти все. Ну, можно ли говорить такие ужасные вещи! Ты сам не понимаешь, чтоговоришь. Ты попросту ревнуешь и потому несправедлив к нему. Ах, как бы яхотела, чтобы и ты полюбил кого-нибудь! Любовь делает человека добрее, а тысказал злые слова!
— Мне уже шестнадцать лет, — возразил Джим. — И я знаю, чтоговорю. Мать тебе не опора. Она не сумеет уберечь тебя. Экая досада, что яуезжаю! Не подпиши я контракта, я послал бы к черту Австралию и остался бы стобой.
— Полно, Джим! Ты точь-в-точь как герои тех дурацкихмелодрам, в которых мама любила играть. Но я не хочу с тобой спорить. Ведь ятолько что видела его, а видеть его — это такое счастье! Не будем ссориться! Яуверена, что ты никогда не причинишь зла человеку, которого я люблю, — правда,Джим?
— Пока ты его любишь, пожалуй, — был угрюмый ответ.
— Я буду любить его вечно, — воскликнула Сибила.
— А он тебя?
— И он тоже.
— Ну, то-то. Пусть только попробует изменить!
Сибила невольно отшатнулась от брата. Но затем рассмеялась иположила ему руку на плечо. Ведь он в ее глазах был еще мальчик.
