— Все готово, Джеймс, — ответила она, не поднимая глаз отшитья. Последние месяцы миссис Вэйн бывало как-то не по себе, когда онаоставалась наедине со своим суровым и грубоватым сыном. Ограниченная и скрытнаяженщина приходила в смятение, когда их глаза встречались. Часто задавала онасебе вопрос, не подозревает ли сын что-нибудь.
Джеймс не говорил больше ни слова, и это молчание стало ейневтерпеж. Тогда она пустила в ход упреки и жалобы. Женщины, защищаясь, всегдапереходят в наступление. А их наступление часто кончается внезапной инеобъяснимой сдачей.
— Дай бог, чтобы тебе понравилась жизнь моряка, Джеймс, —начала миссис Вэйн. — Не забывай, что ты сам этого захотел. А ведь мог быпоступить в контору какого-нибудь адвоката. Адвокаты — весьма почтенноесословие, в провинции их часто приглашают в самые лучшие дома.
— Не терплю контор и чиновников, — отрезал Джеймс. — Что ясам сделал выбор — это верно. Свою жизнь я проживу так, как мне нравится. Атебе, мама, на прощанье скажу одно: береги Сибилу. Смотри, чтобы с ней неслучилось беды! Ты должна охранять ее!
— Не понимаю, зачем ты это говоришь, Джеймс. Разумеется, яСибилу оберегаю.
— Я слышал, что какой-то господин каждый вечер бывает втеатре и ходит за кулисы к Сибиле. Это правда? Что ты на это скажешь?
— Ах, Джеймс, в этих вещах ты ничего не смыслишь. Мы,актеры, привыкли, чтобы нам оказывали самое любезное внимание. Меня тожекогда-то засыпали букетами. В те времена люди умели ценить наше искусство. Ну ачто касается Сибилы… Я еще не знаю, прочно ли ее чувство, серьезно ли оно. Ноэтот молодой человек, без сомнения, настоящий джентльмен. Он всегда так учтивсо мной. И по всему заметно, что богат, — он посылает Сибиле чудесные цветы.
— Но ты даже имени его не знаешь! — сказал юноша резко.
— Нет, не знаю, — с тем же безмятежным спокойствием ответиламать. — Он не открыл еще нам своего имени. Это очень романтично. Наверное, ониз самого аристократического круга.
Джеймс Вэйп прикусил губу.
— Береги Сибилу, мама! — сказал он опять настойчиво. —Смотри за ней хорошенько!
— Сын мой, ты меня очень обижаешь. Разве я мало забочусь оСибиле? Конечно, если этот джентльмен богат, почему ей не выйти за него? Яуверена, что он знатного рода. Это по всему видно. Сибила может сделатьблестящую партию. И они будут прелестной парой, — он замечательно красив, егокрасота всем бросается в глаза.
Джеймс проворчал что-то себе под нос, барабаня пальцами постеклу. Он обернулся к матери и хотел что-то еще сказать, но в эту минуту дверьотворилась и вбежала Сибила.
— Что это у вас обоих такой серьезный вид? — воскликнулаона. — В чем дело?
— Ни в чем, — сказал Джеймс. — Не все же смеяться, иной разнадо и серьезным быть. Ну, прощай, мама. Я приду обедать к пяти. Все уложено,кроме рубашек, так что ты не беспокойся.
— До свиданья, сын мой, — отозвалась миссис Вэйн ивеличественно, но с натянутым видом кивнула Джеймсу. Ее сильно раздосадовалтон, каким он говорил с ней, а выражение его глаз пугало ее.
— Поцелуй меня, мама, — сказала Сибила. Ее губы, нежные, какцветочные лепестки, коснулись увядшей щеки и согрели ее.
— О дитя мое, дитя мое! — воскликнула миссис Вэйн, поднимаяглаза к потолку в поисках воображаемой галерки.
— Ну, пойдем, Сибила! — нетерпеливо позвал Джеймс. Он невыносил аффектации, к которой так склонна была его мать.
Брат и сестра вышли на улицу, где солнечный свет спорил светром, нагонявшим тучки, и пошли по унылой Юстон-Род. Прохожие удивленнопосматривали на угрюмого и нескладного паренька в дешевом, плохо сшитомкостюме, шедшего с такой изящной и грациозной девушкой. Он напоминалдеревенщину-садовника с прелестной розой.
По временам Джим хмурился, перехватывая чей-нибудьлюбопытный взгляд. Он терпеть не мог, когда на него глазели, — чувство,знакомое гениям только на закате жизни, но никогда не оставляющее людейзаурядных. Сибила же совершенно не замечала, что ею любуются. В ее смехезвенела радость любви. Она думала о Прекрасном Принце, но, чтобы ничто немешало ей упиваться этими мыслями, не говорила о нем, а болтала о корабле, накотором будет плавать Джеймс, о золоте, которое он непременно найдет вАвстралии, о воображаемой красивой и богатой девушке, которую он спасет,освободив из рук разбойников в красных рубахах. Сибила и мысли не допускала,что Джеймс на всю жизнь останется простым матросом, или третьим помощникомкапитана, или кем-либо в таком роде. Нет, нет! Жизнь моряка ужасна! Сидеть, какптица в клетке, на каком-нибудь противном корабле, когда его то и дело атакуютс хриплым ревом горбатые волны, а злой ветер гнет мачты и рвет паруса надлинные свистящие ленты! Как только корабль прибудет в Мельбурн, Джеймсуследует вежливо сказать капитану «прости» и высадиться на берег и сразу жеотправиться на золотые прииски. Недели не пройдет, как он найдет большущийсамородок чистого золота, какого еще никто никогда не находил, и перевезет егона побережье в фургоне под охраной шести конных полицейских. Скрывающиеся взарослях бандиты трижды нападут на них, произойдет кровопролитная схватка, ибандиты будут отброшены… Или нет, не надо никаких золотых приисков, там ужасчто творится, люди отравляют друг друга, в барах стрельба, ругань. ЛучшеДжеймсу стать мирным фермером, разводить овец. И в один прекрасный вечер, когдаон верхом будет возвращаться домой, он увидит, как разбойник на черном конеувозит прекрасную знатную девушку, пустится за ним в погоню и спасет красавицу.Ну а потом она, конечно, влюбится в него, а он — в нее, и они поженятся,вернутся в Лондон и будут жить здесь, в большущем доме. Да, да, Джеймса ждутвпереди чудесные приключения. Только он должен быть хорошим, не кипятиться и нетранжирить денег.
— Ты слушайся меня, Джеймс. Хотя я старше тебя только нагод, я гораздо лучше знаю жизнь… Да смотри же, пиши мне с каждой почтой! Имолись перед сном каждый вечер, а я тоже буду молиться за тебя. И черезнесколько лет ты вернешься богатым и счастливым.
Джеймс слушал сестру угрюмо и молча. С тяжелым сердцемуезжал он из дому. Да и не только предстоящая разлука удручала его и заставляласердито хмуриться. При всей своей неопытности юноша остро чувствовал, чтоСибиле угрожает опасность. От этого светского щеголя, который вздумал за нейухаживать, добра не жди! Он был аристократ — и Джеймс ненавидел его, ненавиделбезотчетно, в силу какого-то классового инстинкта, ему самому непонятного ипотому еще более властного. Притом Джеймс, зная легкомыслие и пустое тщеславиематери, чуял в этом грозную опасность для Сибилы и ее счастья. В детстве мы любимродителей. Став взрослыми, судим их. И бывает, что мы их прощаем.
