пути без крюка, и уже пьешь терпкий чай из чужого самовара. Но если припирала нужда, люди предпочитали идти в обход – через лес и узкое болотце, насквозь проросшее ягодными кустарниками. К ведьминой топи не желали даже указывать путь. Молодые передергивали плечами и сетовали на занятость, пожилые радикально обзывали ребят дурнями и гнали прочь. Даже миролюбивая и снисходительная бабка Софья скрутила перед носом Елизарова внушительный кукиш.
«Я вам дорожку до затопок показать могу, где деревенские клюкву собирают. А туда, куда ты хочешь, сынок, нога наших не ступит. Хватит с нас смертей. Не за вас, дурней, за себя боязно. Чай, притянете какую напасть с ведьминских курганов, и забывай, что стояла тут деревушка Козьи Кочи. И сами не ходите, потопитесь. Девка, тебе фотографии были нужны? Так у «клюквенника» и наделай, там тоже болото. Не такое опасное, но болото».
Но чуму под фамилией Елизаров уже было не остановить. С видом демона-искусителя он сновал за нею следом, подкидывал в голову Смоль идеи для фотографий. Искрил гениальными вступлениями и подписями, яркими заголовками. Распевал соловьем, как замечательно было бы получить фотографии ведьминых курганов.
И она согласилась. Молча собрала портфель, сосредоточенно примерилась к высеченному из дубовой ветки длинному шесту, затянула покрепче шнурки ботинок. На ее шее устроилась камера, на его – компас. Компас и длинные палки значительно упрощали путешествие. Первый не позволял заплутать в бескрайних болотах, вторые – не упасть в бочаг[6] и не увязнуть в трясине.
Их проводник какое-то время сосредоточенно изучал купюру, задрав над головой и всматриваясь в водяные знаки. Убедившись, что она подлинная – положил в карман грязно-салатовой куртки и застегнул для надежности.
– Ну, что стоим, идемте, дяди, тети.
Усмехаясь и переглядываясь, студенты пошли следом.
Сама Катя не смогла бы приметить узкую тропинку за цепью домов. Нехоженная, та оставалась едва заметной среди бурьяна из крапивы и репейника, рядом грозно топорщились широкие лопухи борщевика. Катерина переставляла ноги механически, не обращала внимания на скачущих по веткам воробьев и посвистывающих малиновок. Голова оказалась забита.
Ее волновало поведение Бестужева.
Пару дней назад, когда ребята растопили баню и накрыли стол, а под настойки пошло неспешное обсуждение работ, он не пришел. Возвращаясь в дом, Смоль обнаружила раздраженного друга одетым, он сидел над работой и недовольно сжимал челюсть.
Бестужев изменился, и Смоль не понимала, что стало причиной: всегда открытый, харизматичный и уверенный в себе, в последние дни он неожиданно одичал. В голубых глазах появился непонятный ей огонь, черты лица хищно заострились, Саша стал ее сторониться. Не было больше расслабленных разговоров с головой, лежащей на ее коленях, – он игнорировал любые попытки контакта. Сжимал кулаки и задерживал дыхание, пока Катя беспомощно тянулась навстречу:
«В чем моя вина? Что я натворила?»
Она его не узнавала. Тот Саша сейчас шагал бы рядом, чужой – остался в избе вместе с Гавриловой, которой фото были не нужны – ей бы их Смоль не отдала.
– … Мамке только моей не говори, дядь Слав, она мне уши надерет. А я-то что? Только к болоту вас выведу, сам-то ни-ни. Ты вот смеешься, а там страшно, приезжал к нам какой-то ыколог со своей группой. Дык он там и остался, не нашли. – Алеша простодушно пожал плечами, подпрыгивая по тропинке молодым зайцем. Смерть для него была пустым звуком, оттого речи мальца казались легкими и беспечными. Судьба погибшего мужчины ребенка не волновала.
А Катю эта новость насторожила, она вклинилась в разговор:
– Он будет молчать, Леша. А что его группа говорила? Неужели опытные экологи смогли допустить такой несчастный случай?
Спина Павла впереди напряглась, он тоже прислушался к болтовне ребенка.
– А что они скажут? Говорят, что из-за газов каких-то мерещилось им всякое, вот он в топь и ухнул. Потом приезжало сюда много людей, все выясняли что-то, взрослых спрашивали. Не нашли ничего и обратно поехали. Папка мой говорит, что на кикимор они наткнулись, а те обратно уже не пущают.
– Елизаров, Одоевский, может, ну это все? Давайте не будем заходить? С бережка вид сфотографирую и потом отредактирую, будет мрачнее мрачного.
– Катюха, нет в тебе духа авантюризма. Это же берег болотный, его любой дурак сфотографировать может. А мы курганы найдем, недавно дожди были, вот бы ручку или ножку вымыло – ты представь, какой кадр. – Елизаров мечтательно тянул слова.
Она представила. Замутило.
Группа прошла совсем немного, когда мальчишка замер на месте и неловко переступил с ноги на ногу. С хлюпаньем вытер нос рукавом. Больной Славик тут же это движение продублировал, вызывая у Кати и Павла широкие усмешки.
Большой ребенок. По-другому не скажешь.
Они быстро поняли, что стало причиной этой заминки – глядя над головой Алеши, каждый из них видел болото. Исчез уверенный и юркий балабол, перед ними стоял испуганный ребенок, переминался с ноги на ногу. И все время косил испуганными серыми глазами на мертвенно-тихую водную гладь, блестящую в еще мелких лужицах впереди. Было сразу видно – отпустят, и он задаст стрекача.
По словам его бабки, идти нужно было с три версты, а там и курганы покажутся. Когда Славик уточнил, как их узнать, Алеша лишь стрельнул в него глазами из-подо лба и бросил не по возрасту серьезное: «Их ни с чем не спутаете».
Болото встретило их негостеприимно. Из воды выглядывали редкие, но неожиданно широкие острова с рыжеватым сфагнумом[7] и хлипкими чахлыми деревцами. Под высокими ботинками у всех троих хлюпало. Даже сосны, которым положено подпирать небесный свод, здесь были другими: болезненно кривыми и низкими, с вывернутыми, словно жадные руки, ветвями. У ног стелился редкими клочками утренний туман. То тут, то там выглядывали рахитичные кусты багульника и росянки.
Местами вода казалась кристально чистой – под ней проглядывались длинные коричневые стволы поваленных деревьев. И эта чистота тянула, лукаво блестела под первыми солнечными лучами, придавая мрачному месту таинственности. На какое-то время Смоль замерла. Осмотрелась, неловко поводя плечами, включила фотоаппарат. Щелкнул затвор, и она, словно завороженная, уставилась на экран. Сзади присвистнул Славик:
– Вот эту точно мне скинь. Кажется, что из воды вытянется рука и утащит вниз. Стремное место.
Оно казалось страшным. Виноваты в этом слова мальчишки или нет, но атмосфера вокруг стала тяжелой. Несмотря на высокий писк комаров и шустрых водомерок, в скольжении пускающих рябь по тихой воде. Несмотря на редко пролетающих птиц. Это место казалось неправильным, давящим.
Пустота вокруг не просто существовала, она заполняла внутренности и выбивала мысли из головы. Ребята просто бездумно шагали вперед, ежась от сырости, стараясь дольше задерживать дыхание, чтобы потом сдаться, шумно и жадно втянуть воздух, пропахший гнилью, тиной и сыростью. Мысли о том, что рядом могла быть
