— С удовольствием.
Они двинулись по улице вместе; Айрленд шел чуть впереди, будто показывал Мэри дорогу. Вдруг она громко рассмеялась:
— Я даже без шали; наверно, вы приняли меня за беспутную девку. Еще и волосы растрепаны.
— Что вы! Как можно!
Некоторое время они шли молча, и Мэри постепенно успокаивалась.
— Люблю ветер, его порывы, его напор, — сказала она наконец. — Видите, как от него дрожат стекла? — Под покровом окутавшей город тьмы Мэри чувствовала себя в безопасности; ей было покойно в этом пепельно-сером воздухе. — Лондон вас ведь тоже заворожил, мистер Айрленд.
— Как вы догадались?
— Вы тут выжили.
— Да, выжил.
— И гуляете по ночам.
— Не могу заснуть. Слишком взволнован.
— А можно спросить — отчего?
— Я намеревался завтра зайти к вам, показать мою находку. Сейчас время неподходящее…
— Время всегда подходящее.
— Могу в двух словах изложить суть. — Он с удовольствием подставил лицо ветру. — Я нашел стихотворение Шекспира. Неизвестное. Его еще никто не видел. И не читал.
— Неужели правда?
— Чистая правда, мисс Лэм. Прошлой ночью наткнулся на него среди других бумаг.
— Очень хотелось бы взглянуть. Тотчас же.
— Прямо сейчас?
— Ну да.
Вот где спасение от ее мытарств. Перенестись в другую эпоху — пусть всего на миг — уже означало бы, что она не обречена жить в заточении, в узилище. Верно, для того она и сбежала в ночную тьму.
— Я его с собой не взял, — словно извиняясь сказал Айрленд. — Оно лежит у меня дома.
— Позвольте мы сходим к вам!
— Уже очень поздно. Впрочем, если вы не видите в том ничего предосудительного…
— Ни в малейшей степени.
И они направились на Холборн-пассидж, до которого было рукой подать.
— Я не сразу и понял, какое сокровище откопал: так, исписанный клочок бумаги, оторванный от большой страницы. А вот когда вгляделся внимательно… — быстро говорил Уильям. — Почерк очень мелкий, я его и признал-то не вдруг. И написано не в стихотворной форме, а подряд, во всю ширину страницы, понимаете? Для экономии места. Но тут мое внимание привлекла буква «с», очень своеобразная, и я вспомнил, где видел ее прежде. Почерк бесспорно его.
— А о чем стихотворение?
— Оно небольшое; сетования влюбленного. Подождите, пожалуйста, минутку, мисс Лэм.
Они уже подошли к книжной лавке. В окнах не было ни огонька. Уильям отпер дверь и вскорости вернулся с лампой в руках.
— В добрый час при свете лампы,[71]— прошептала Мэри.
— Точно. Настоящее приключение. — Однако лицо его в бледном круге света казалось взволнованным и смущенным. — Моя комната на втором этаже. Пожалуйста, ступайте как можно тише. Спальня отца как раз над моей.
Он повел ее по сосновой лестнице наверх, через гостиную, и дальше, на следующий этаж. Старый деревянный дом с неровными полами и покривившимися балками походил на гулкий короб. Дверь в комнату Уильяма была заперта на два замка. Он отомкнул их и поставил лампу на стол. Оглядевшись, Мэри увидела, что стены увешаны гравюрами: головы Шекспира и Мильтона, Спенсера и Тассо, Вергилия и Данте.
— А это кто?
— Джон Драйден. Родоначальник английской прозы.
— Очень высокое звание.
— Так, во всяком случае, утверждает мой отец. Садитесь, пожалуйста, мисс Лэм. Боюсь, здесь тесновато.
С величайшей осторожностью он достал из ящика обрывок старой, исписанной от руки бумаги. Комнатушка была сплошь заставлена ящиками и сундуками; Мэри опустилась на один из них. Ее не оставляла мысль, что прямо над их головами спит в своей комнате Айрленд-старший. Уильям поднес лампу поближе к листку и вполголоса продекламировал:
Любая дева, коль ее заметит он,
К нему навеки попадет в полон.
Так дикий зверь ложится, укрощен,
Охотник же к добыче устремлен.
И добродетели судьба уж решена;
Как маков цвет, осыплется она.
Он опустил лампу на стол и спросил:
— Очень похоже на Шекспира, верно?
— Кто там? — раздался голос этажом выше.
— Это я, отец. Читаю вслух.
— Смотри, не забудь потушить лампу.
— Непременно потушу. — Несколько мгновений Уильям молчал, закрыв глаза, будто не хотел, чтобы Мэри видела, как они сверкают. — А по вашему мнению, это и впрямь Шекспир?
— О да. Никому другому такого не создать.
Ей хотелось еще больше взбудоражить и без того взволнованного Уильяма, хотелось окунуться в его бурную радость, чтобы позабыть о собственной жизни.
— Ему я еще ничего не сказал, — он мотнул головой в сторону потолка, давая понять, кого имеет в виду. — А то припишет себе мою заслугу. Как вы думаете, если бы я написал статью об этом открытии и отдал вашему брату, он сумел бы ее опубликовать?
— Конечно. С большой радостью. Почтет за честь содействовать ее изданию.
— Тогда, пожалуйста, скажите ему, что я уже приступил к работе, хорошо? Через неделю эссе будет готово. — И тут вдруг он ощутил всю неловкость положения: они сидят ночью, вдвоем, в его спальне. — Полагаю, мисс Лэм, мне следует проводить вас домой, — тихо, но твердо сказал он. — Надеюсь, я ничем вас не обидел.
— Конечно нет, мистер Айрленд. Боюсь, это я злоупотребила вашим гостеприимством.
— Ветер и ночь вскружили нам головы. Пойдемте, только тихо, как мыши.
Он вывел Мэри на Холборн-пассидж и проводил на Лейстолл-стрит, до самой двери. На пороге Мэри обернулась к нему:
— Замечательный выдался вечер, — с улыбкой сказала она.
— Для меня тоже.
* * *
В прихожей ее встретил взлохмаченный Чарльз:
— Где же ты пропадала, Мэри? Я обошел все закоулки.
— Слушала стихи Шекспира.
— Не понимаю, о чем ты.
— Уильям Айрленд обнаружил неизвестное стихотворение Барда. Я его только что слушала.
— Он читал его тебе на улице?
— Нет. Я ходила к нему в лавку.
— Поздней ночью?! Да ты в своем уме?
Она взглянула на него как на постороннего человека, с которым у нее нет ничего общего.
