и занятиях на свежем воздухе, курсах и спортивной форме, экскурсиях и родительских собраниях, ученическом совете, автобусных картах, времени и датах, мой мозг превращается в штаны от комбинезона, от которых всё отскакивает.
– Дорогая Астрид, ты должна нас предупреждать о таких вещах, – сказала мама. – Проверяй иногда школьный чат.
– Но ты же сама никогда его не читаешь, – проворчала я. – Ты родитель, а я ребёнок. К тому же тебе известно, что я не запоминаю всякую скукоту.
Мама немножко смутилась. Дело в том, что она и сама не очень-то следит за расписанием, ей это тоже кажется скучным. Она говорит, что забота о детях занимает столько места у неё в мозгу, что некоторые детали надо отключать ради экономии энергии.
– А вот я каждый день проверяю чат в пять часов, – сказала Бланка, просунув голову ко мне в комнату.
– Когда же ты поймёшь, что я не такая, как ты?! – закричала я. – Я Астрид, а ты Бланка!
– Прекратите ссориться, – сказала мама. – Астрид, поищи свои коньки в коридоре. Они должны быть там.
– Они мне жмут! Я не стану их надевать!
Мама, похоже, была в отчаянии. Тут из кухни пришёл папа с мобильником в руках.
– Я позвоню в «Блокет», – сказал он. – Размер тридцать три, верно?
Я кивнула, но без особой радости. Эти спортивные дни – дурацкая затея, всё наперекосяк. Не люблю, когда Гина вдруг меняет расписание.
– Отлично! – крикнул папа. – Я мигом! Уже выезжаю.
В тот самый момент, когда он собирался запрыгнуть в автомобиль, я открыла входную дверь.
– Красные! – крикнула я вдогонку. – Я хочу красные коньки!
Час спустя я лежала в кровати и думала о Монахе и его фальшивых сочинениях. Папа просунул голову в мою комнату. Он выглядел очень довольным.
– Посмотри!
Я подняла глаза. Он принёс обычные белые коньки.
– Я хочу красные. Я же сказала.
– Но Астрид, – вздохнул папа. – Разве ты когда-нибудь видела красные коньки? Радуйся, что я добыл эти нужного размера, и тебе не придётся надевать старые, которые тебе малы.
– Но эти похожи на белых голубей, папа. Они такие противные, у меня от них мурашки по телу.
Папа упал в моё кресло для чтения и опустил голову на руки.
– Астрид, Астрид, Астрид, – пробормотал он в отчаянии. – Но что нам с тобой делать?
– Ты знаешь, что я терпеть не могу голубей, – проворчала я.
Папа посмотрел на меня тем умоляющим взглядом, которым он смотрит, когда хочет, чтобы я стала ребёнком, с которым не бывает проблем. Как Бланка и Данте.
– Погоди! У меня идея! – вдруг воскликнул он, вскочил и исчез.
Когда я уже собралась погасить свет и лечь спать, он вернулся.
– Смотри, что я нашёл! – сказал он торжественно. – Зелёная краска для кожи. Попробуем?
– Ладно, – согласилась я. – Хотя она и не красная. Ну ладно.
Глава 17
Марьям, конечно, не участвовала в том спортивном дне, когда мы должны были кататься на коньках. Не стоило рисковать свалиться и снова удариться головой, когда у тебя только что было сотрясение мозга и ты столько времени пролежала дома.
Но на следующий день она вернулась в школу. Мы с Амиром разгадывали зашифрованные сообщения, которые он нашёл в интернете, и тут я увидела, как Марьям идёт по школьному двору. А потом она проскользнула в класс и уселась на своё место рядом с Адамом.
Мне показалось, что Марьям сейчас обернётся и скажет мне «привет», но тут подошли Элли с Вибеке и стали обнимать её. Я снова уткнулась в наши коды – такие трудные, что можно было голову сломать.
Я с первого взгляда поняла, что нам снова предстоит какой-то серьёзный разговор. Гина выглядела словно на похоронах. Губы дрожали, руки нервно сжимались. Прядка в чёлке накануне Рождества стала медно-красной и свешивалась, словно гирлянда, у одного уха.
Я вздохнула, уселась на ковёр и стала смотреть на серёжку Гины. Взрослые, когда что-нибудь объясняют, всегда хотят, чтобы дети смотрели им в глаза, но мне это неприятно. У меня мурашки бегут по телу, когда в меня вот так впиваются взглядом. Поэтому я обычно делаю вид, что смотрю в глаза, но на самом деле – на нос или лоб, или вот как теперь – на серёжку. С Гиной это всегда получается, потому что она часто носит очень большие серьги.
Гина ждала, пока все не утихнут. Она думала, что дети перестанут разговаривать, заметив, какая она расстроенная и молчаливая, хотя за два года, мне кажется, можно было бы понять, что ничего из этого не выйдет.
Наконец она хлопнула в ладоши. Но шум продолжался.
– Итак – тсс! Как вы видите, Марьям вернулась. Добро пожаловать! Надеюсь, тебе лучше?
Все посмотрели на Марьям, а та покраснела как рак.
– Марьям получила сотрясение мозга здесь, на школьном дворе. Совершенно НЕДОПУСТИМО, чтобы так называемая игра заканчивалась подобным образом. И вот теперь я говорю вам всем, хотя я уже тысячу раз повторяла: запомните раз и навсегда – если кто-то говорит: «Стоп, прекрати», то так и следует поступить, точка. Нам не нужны грустные лица и сотрясения мозга, – сказала Гина строго. Я перевела взгляд с её серёжки на чёлку.
Гина так разволновалась, что мне почти стало стыдно, хотя виноваты во всём были Рафаэль и Яннис. Но и они тоже присмирели. А вот Амир, кажется, совсем не слушал Гину, а строил рожи, пытаясь мне что-то сказать. Я попробовала прочитать по его губам.
«После школы?» – догадалась я и кивнула.
На перемене казалось, что слова учительницы подействовали. Был жуткий холод и шёл снег, Яннис и Рафаэль играли в мяч с Марьям, и я видела, что они старались делать осторожные подачи – значит, всё-таки не окончательные придурки.
Один раз мяч откатился к нам с Амиром. Мы сидели на скамейке под каштаном и ломали голову, как Монаху удастся объяснить русским, что все его донесения пропали. Марьям побежала за мячом. Она взяла его и робко мне улыбнулась. А я улыбнулась в ответ. Это было приятно. Марьям ещё не разговаривала со мной, но уже и не задавалась, как прежде.
Как только уроки закончились, мы с Амиром поспешили к нему домой. Там, как обычно, пахло пряностями и готовкой. Ноур сидела за кухонным столом, на котором лежал огромный кусок мяса, сотня жёлтых луковиц и пять сотен шафрановых булочек-улиток. Она просматривала объявления в местной газете.
– Что ты хочешь купить, мама? – спросил Амир и отправил
