пыли,
молчал и понимал: мне очень плохо…
Он мне дарил цветы и леденцы.
Он рисовал воздушные дворцы.
И облака. И радугу над морем.
Я, медный крест держа, как пистолет,
кричала: «Никакого Бога нет!
Всё – фарс и фарисейство!» Он в ответ
кивал и обещал: «А мы поспорим!»
Но у судьбы короткий разговор
и собственный расклад по всем вопросам:
то в стену – лбом, то мордой – об забор,
то гирей – по башке, то в лужу – носом…
А он читал молитвы наизусть
и ждал, что я чему-то научусь —
не вдруг, но постепенно, раз за разом:
держать ладонь подальше от огня,
не гнать телегу впереди коня…
…Уходит солнце на закате дня,
но ты… Но ты не покидай меня,
мой Светлый Ангел с фонарём под глазом!
Явление следующее
Влетел… Присел на табуретку…
Смахнул слезу, ругнул погоду…
Татьяна Хлебцевич
Душевной ржавчиной отмеченный,
как боцман затонувшей лодки,
опять знакомый ангел вечером
в дверь постучит, попросит водки…
В варенье стряхивая пепел,
закурит зло и неуклюже.
А взгляд сухой, как будто не пил.
А за окном всё глубже лужи.
Так несмешно и одиноко
летает лист по ветру плавно.
Всё тяжелее верить в Бога.
А в самого себя – подавно.
Стихи про дождь, про ветку клёна
начнёт читать. А голос тонок.
И вдруг заплачет обречённо,
как потерявшийся ребенок.
Как ёжик, выпустит колючки.
Хотя в душе не возражает,
чтоб кто-то взял его на ручки
и подарил воздушный шарик,
чтоб улететь…
Но это вовсе
неразрешимая задача.
Он «Тоника» налить попросит,
под стол стыдливо крылья пряча.
Вздохнет: мол, курица не птица!
Потом, не веруя в спасенье,
шагнет в окно и растворится
в рассоле полночи осенней.
«У ангела нелётная погода…»
У ангела нелётная погода.
С утра знобит. И крылья – словно плети.
И календарик будущего года
закапан воском прошлого столетья.
Он истину, затёртую до фальши,
устал держать за чистую монету!
Засунуть бы её куда подальше.
Напиться с горя.
Да здоровья нету.
Под тяжестью глобального вопроса
устал, как бобик. И не верит в чудо.
Дождаться бы хорошего прогноза,
да улететь ко всем чертям отсюда!
Весенняя молитва
Когда же кончится зима?
Что за стихия, в самом деле:
заносы снежные в апреле
такие, что сойдёшь с ума.
Достать бы с антресолей валенки!
Неделю – снегопад, как бешеный.
Как будто тюлем накрахмаленным
слепые окна занавешены.
Соседка прячется в доху.
На катерах не видно палубы.
Народ ночами пишет жалобы
Тому, Который Наверху,
что выше крыш и снежной гущи,
и президента вместе с Думой.
Куда глядит, о чём он думает,
Всевидящий и Вездесущий?
Грехи ли? Души ли больные?
Век зол. А время бессердечно.
У Бога нервы не стальные,
да и терпение не вечно,
глядеть, как мир от жиру бесится:
чем больше благ – тем меньше счастья.
И вот Он снегом занавесился,
ушёл в глобальное ненастье.
Мы так Ему осточертели.
Он видеть нас уже не может.
А мы до слёз… до нервной дрожи
ждём божьей милости капели!
А вот нам этого не светит?
Пришла пора за все делишки
уже платить?
А мы, как дети,
отважно писаем в штанишки,
смешно размазываем сопли
и обещаем быть послушными…
А вдруг никто уже не слушает
и нашу ложь, и наши вопли?
Ах, наши души из материи
нежнее пластика и стали.
И мы устали. Так устали
от суеты и от безверия.
О, Господи, хотя бы лето
оставь! Ладошки, как ледышки.
Дай радости. Тепла и света.
И праздника. И передышки.
11 апреля 2005 года
Пасхальная молитва
Шурша и копая словесную груду,
навзрыд ненавидя и слёзно любя,
я верую, Господи, всякому Чуду,
в котором Ты щедро являешь Себя!
Я верую в Солнце. Я верую в Ветер.
В Траву на Поляне. В Пчелу на Цветке.
В Прозрачность Ручья. В Тишину на Рассвете.
И в Жёлтый Песок, где копаются Дети.
И в Вечность. И в Букву на Белом Листе.
Я верую, Господи, верую свято
в Твоё Воскресенье и Тяжесть Креста.
Так верит страна в Непродажность Солдата.
Грешна, уходящая в ночь без возврата,
так верит Душа, что с рожденья Крылата,
Свободна, Бессмертна, Светла и Чиста…
Часы с кукушкой
«Я хочу тишины. Чтоб часы неназойливо тикали…»
Я хочу тишины. Чтоб часы неназойливо тикали.
Чтоб сияла луна за окном, как начищенный таз.
Чтобы новый журнал… двадцать раз перечтённая книга ли
шелестела в руках, засыпающий радуя глаз.
Чтоб цветной абажур. А внутри пожелтевшая лампочка.
И, как в детстве когда-то, неслышно, тишайшая чтоб
в спальню полночь вошла, будто бабушка в фетровых тапочках,
и ладошкою мягкой и тёплой потрогала лоб.
И не надо кривляться. Не надо словами жонглировать,
как ежом и гранатой в каком-то
