нервозном бреду.
Я закрою глаза, запахну свой халат кашемировый,
и на дно тишины, как подводная лодка, уйду.
Сбивчивый такой полёт мечты
Сложилось что-то там, на небесах
издалека похожее на фигу…
Моей судьбы почитаную книгу
листает ветер. В солнечных часах
сломались стрелки. И кукушка голос
утратила. Возможно, навсегда.
И как теперь определить, когда
ложиться спать?
Ночами иногда
мне снится, будто небо раскололось.
И я пытаюсь половинки сферы
слепить. (Потом чернилами замажу!)
И вот в зенит, сквозь облачную кашу
летит мой самолётик из фанеры.
И я лечу. И оставляю след.
И ангелам машу: «Привет, привет!»
Такой вот сон. Поэт я или нет?
Поэты, мы, ни в чём не знаем меры.
Да вот беда: в какую из сторон
ни поверну – налево ли, направо —
повсюду только полчища ворон
советы мне дают поостеречься.
Их дело – о моём здоровье печься
и о душе (что трогает вдвойне!)
И, чтоб с таких высот не сковырнуться,
не загреметь, не лучше ли проснуться?
Трёхсложная фигура в вышине
определит доходчиво вполне
откуда мне грозит земная слава.
(У нас, кто жив, тот и имеет право
на недопонимание извне!)
Вполне возможно, что не нам решать:
кому-то предназначено идти
(дай бог ему счастливого пути!),
но кто-то должен и подножки ставить.
Какая польза спорить с небесами?
Уж лучше мы учиться будем сами
всё понимать. И фигу принимать
в определённом философском смысле!
А книгу жизни мыши ли погрызли,
или по ней прошлась иная рать?
но трудно стало буквы разбирать.
Кукушка
А кукушка сказала «ку-ку» и куда-то исчезла.
Может, просто в дыму сигаретном не видно ни зги?
Впрочем, я полагаю: колёсики крутятся честно,
и прилежные стрелки усердно рисуют круги.
И всё ближе… всё ближе пора подводить и итожить:
нажитое богатство хранить или бросить в огонь?
И на что мне потратить остаток шагреневой кожи —
лоскуток драгоценного дара размером с ладонь?
И не тратить бы сил, предаваясь учёному спору,
если даже коню, извините, понятно давно:
каждый тащит свой крест, как телегу груженную, в гору.
Ни другого пути, ни другого креста не дано…
Но скажите, зачем нам корячиться с чёртовой ношей
в неподъёмный крутяк? Объясните за-ради Христа.
Если всё суета: хоть тащу эту тяжесть, хоть брошу.
Хоть и вовсе с копыт… Всё равно – суета, суета!
Слишком жизнь коротка: отведённое нам не измерить
ни в веках, ни в секундах. Считаются только шаги
босиком по росе. Не спеша. Из распахнутой двери.
В листопад. И в капель. И в жару. И под всхлипы пурги.
А кукушка сказала «ку-ку» и захлопнула дверцу
перед носом у Вечности: ей-то какая беда,
что мгновенья бегут больно-больно… как бритвой по сердцу…
И мы тоже бежим. Чтоб уже не успеть никуда.
Никуда. Никуда! Ибо финиш вульгарно фатален.
Но бежим и бежим, будто воду несём в решете.
Мимо летних лугов. Мимо первых весенних проталин.
И теряем себя, как следы на осеннем дожде.
И жалеем себя: мол, Судьбу изменить невозможно.
Этот бешеный бег до изжоги, до рези в боку —
он спланирован свыше, учтён и просчитан дотошно
от простого «тик-так» до последнего в жизни «ку-ку!».
Воду в ступке привычно толчём, изнывая от жажды.
Нашей жизни река всё стремительней. Будто назло…
А кукушка захлопнула дверцу. Без вызова даже.
Просто чтобы потоком не смыло и не унесло.
Песочные ходики
(или глубоко философские размышления на фоне осы о Вечности, бесконечности и о том, как хорошо бывает там, где нас почему-то нет…)
Лежащие песочные часы,
я думаю – обозначают Вечность…
(бесчисленность минут!) А бесконечность
соотнесу с явлением осы,
что без конца, весь день, опять и снова
(возможно, сдуру или мне назло!)
влетает в форточку, стучится о стекло.
И я уже убить её готова,
однако терпеливо, раз за разом,
ругаясь нецензурным грубым словом,
ловлю пустою банкою литровой
(не укусила чтоб!) —
и в форточку, заразу!
Я чувствую: жужжание осы
сознание уводит в бесконечность.
А на шкафу показывают Вечность
упавшие песочные часы.
И очень вероятно, что они
стоят. Вот так своеобразно. Лёжа.
И тьфу на них совсем…
А я, похоже,
устала от своей же болтовни.
Но жаль, как с не доломанной игрушкой,
расстаться с бесконечною осой!
Прямая мысль уходит по косой
и прячется, как пряник, под подушкой.
Песочные часы с кукушкой
показывают ровно два часа
без стрелок и без циферблата.
А вдруг они с утра спешат куда-то?
Туда, где затихают голоса.
И Вечность смотрит пристально в глаза.
И облаков растрёпанная вата.
Там – хорошо…
Но я не виновата,
что стёрся час и потерялась дата.
Осталась форточка.
Усталость.
И оса.
С тенью
А в ночной тишине будто ангелов хоры слышны.
Или, пива хлебнув, по бульвару гуляют матросы?
Это в той стороне, где вдоль берега – след от луны,
и куда в сентябре переспелые падают звезды.
Дай мне, Господи, час, чтоб успеть оглядеться вокруг!
Нам так мало дано.
И уже половина второго!
Эта тень на
