Забыл? Замешкался? Проспал?
А может, ждёт ещё чего-то?
Ледниковый период
Как войду – на стене, прямо,
вижу зеркало, в нём – мымру.
(Я сегодня ни-ни… ни грамма!)
Я, как мамонтов всех мама,
нынче к вечеру вся
вымру…
Пыльный коврик, диван, портьера.
Лень, простуда, озноб, усталость.
Из промозглой моей пещеры
Даже эхо давно смоталось.
Тихо-тихо. На стеклах – льдинки.
На буфете горой – посуда.
Розы выцвели на картинке.
(От Лукавого – вера в Чудо!)
На дороге, в снегу что-то:
может быть, динозавра кости?
Он из бани (была суббота)
шёл ногами ко мне в гости.
Чистый весь и такой трезвый,
думал к чаю купить тортик…
(Вера в Чудо – по сути, ересь,
потому что людей портит.)
Но охота иметь друга,
чтобы вслед кирпича не кинул!
Дружба – это такая штука…
Жалко, он не дошёл. Сгинул.
Вот и я, как последний… этот…
за компанию, значит, тоже…
И ни мамонта, ни поэта.
Только в зеркале мымры рожа.
Бред
Стояла в баночке сирень,
плыла луна. Вдруг дождь закапал,
и чья-то сгорбленная тень
через окно упала на пол.
В затворе лязгнули ключи,
пропела глухо половица,
и просочился свет свечи,
и ахнула ночная птица.
И ветер двери распахнул,
и некто в платье длиннополом —
Архангел или Вельзевул? —
завис меж потолком и полом
в густой полночной тишине
лучом пронзительного света.
Но отчего знакомо мне
лицо фарфоровое это?
Улыбка, взгляд и цвет волос,
движенье рук…
В его ладошках
плескался луч. Через окошко
луна смотрела. Стайка звёзд
таращилась в немом испуге.
Свет источающие руки
коснулись губ моих и глаз.
Всё закружилось. И тот час
из тьмы божественные звуки
мне стали слышаться. Стена
растаяла, как дымка смога —
возникла лунная дорога,
натянутая, как струна,
тревожная, как чей-то крик
в глухую ночь над звёздной бездной…
Мой лучезарный проводник
меня позвал широким жестом.
Созвездий незнакомых строй
лениво проносился мимо,
и пахло воском и травой
от звёзд, сгорающих без дыма.
Миров таинственная связь
на грани мутного сознанья.
Звезда, готовая упасть,
лишь стоит загадать желанье.
То будто россыпь бубенцов,
то скрип уключин у причала…
Вдруг бледный ангел, чьё лицо
Бог знает что обозначало,
всё заслонил – высок, крылат,
с улыбкой солнечного мая,
как лампочку на двести ватт,
в руке звезду мою сжимая.
Кривой дугой согнулась бровь.
Раздался хруст. По тонким пальцам —
я видела – стекала кровь.
Стекала кровь, а он смеялся!
И так бывает лишь в бреду,
в кошмарных снах – открылась бездна,
и стало душно, как в аду,
в самой обители небесной…
…Тут я очнулась. Летний зной
дышал в окошко. Пахло пылью.
Играли Верди за стеной.
И, словно брошенные крылья,
возле дивана на полу
комком валялось одеяло.
Светило солнце. А в углу
большое зеркало стояло…
Чудо в перьях
«Мне сегодня приснилось, что зима наступила…»
Мне сегодня приснилось, что зима наступила:
обжигающий лёд, ядовитый туман…
И ворота скрипят. И свеча зачадила
в католическом храме, где играет орган.
Мне приснился сквозняк, суета и безверие.
(Третью ночь уже снится несусветная чушь!)
И приснилось ещё, будто выдраны перья
и обломаны крылья у спасителя душ.
Не назло небесам – просто ради потехи.
Ангел, старый вояка, посидит у костра
смажет раны зелёнкой, залатает доспехи,
крылья воском заклеит – и на службу с утра.
Чудо в перьях
Зимний вечер сгорит, как факел.
Хмарь душевная сдавит грудь.
На карнизе – знакомый ангел
расположится отдохнуть.
Может быть, у него в кошёлке
есть гостинчик для божьих чад:
зайцы в шубах, смешные волки,
апельсинки и шоколад?
Я рукой помашу в окошко,
улыбаясь во всё лицо.
Он во тьме повисит немножко
и опустится на крыльцо,
скинет старенькие галоши,
с крыльев звёздную пыль стряхнет.
Я берёзовых дров подброшу,
из буфета достану мед,
ближе к печке подвину кресло,
карамельки на стол метну.
Он расскажет про рай небесный.
Я в жилетку ему всплакну.
А потом он, такой крылатый,
приносящий Благую Весть,
скажет что-нибудь виновато
и внезапно растает весь.
И, когда в ледяном проёме
встанет солнце, растопит мглу,
обнаружу, что пусто в доме —
только фантики на полу…
Ангел с фонарём
И вечный бой! Покой нам… – ну никак!
И мрак такой – заходит ум за разум.
Но там, во тьме спасительный маяк —
горит фонарь. У ангела под глазом.
Мой ангел – он пощады не просил.
Он защищал меня по мере сил,
готовый умереть в неравной драке.
И крылья – в пух. И зубы – в порошок.
А он шептал: «Всё будет хорошо!»
И мастерил мне парус из бумаги.
Сжигая и мосты, и корабли,
я зло смеялась, что не та эпоха!
Он, весь в ожогах, в саже и в
