мешку Белова, развязывает его.) У меня в Синюхине дядя. Спрячет за милую душу. Тебе-то жизнь не надоела оставаться?
Н и н а. Что-что?
С т а р ш и н а (хватает свой вещмешок, начинает совать туда вещи Белова). Они же здесь смертники. Майор сказал «стойте», они и уши развесили. Пойдем сейчас. Капитан-то дурак. Кишка тонка оказалась, на настроение поддался… И при немцах можно жить. У меня батька в пятнадцатом году У бауэра был в Германии, как сыр в масле катался… К дяде приедем, переоденемся. Немцы войдут, так, мол, итак, скажем, муж и жена. Это они любят. Красноармейца или командира возьмут, а семье ничего не сделают. Я б давно ушел, бабы подходящей не было.
Н и н а. Что ты говоришь-то? Я не понимаю.
С т а р ш и н а (завязывает свой вещмешок). Чего не понимать? Со мной не пропадешь. Я, думаешь, не вижу, чего тебе надо? Платье бархатное, говорила, — десять будет. Парня — вот тебе я. Я в хозчасти служил, другой полковник того не видел… (Подходит к ней.) Давай пошли.
Н и н а (поняла наконец). Постой. А наши вернутся?
С т а р ш и н а. Где? (Присвистывает.) Ты сама-то веришь? Теперь хана нашим. И я, может, хотел бы, чтоб наша победа. Я, что ли, не патриот? Раз не вышло, надо устраиваться. (Надевает вещмешок.) А если сейчас немцев встретим до Синюхина, вот у меня пропуск-листовка.
Н и н а (смотрит на него; очень усталым голосом). Старшина, а ведь ты умный. Как ты точно понял насчет платья.
С т а р ш и н а. Еще увидишь я какой. Пошли.
С т а р ш и н а и Н и н а уходят. В подвале тихо. Только трещат дрова в догорающей печке. Слышна отдаленная автоматная очередь, затем где-то далеко ударяет орудие. Евсеев что-то бормочет во сне и укладывается поудобнее. Снова тихо. Вдруг раздаются два выстрела неподалеку. Евсеев привстает, не проснувшись и не открыв глаза. Трясет головой, потом падает обратно. Еще раз где-то далеко вспыхивает и стихает перестрелка.
Входит Н и н а. В одной руке у нее пистолет, другой она волочит тяжелый мешок старшины. Проходит на середину подвала и грохает мешок об пол.
Е в с е е в (просыпается и осматривается оторопело). Что, началась битва за Москву?
Н и н а (не поворачиваясь к нему). Началась. Но так только, первые выстрелы. Спи.
Е в с е е в. Ага. Ладно. (Ложится и засыпает.)
Нина отходит к стенке, прислоняется к ней головой.
Вбегает л е й т е н а н т.
Л е й т е н а н т. Что такое? Кто стрелял?.. Соловьева, ты?
Н и н а (не поворачиваясь). Старшина застрелился. Струсил и застрелился.
Л е й т е н а н т. А, черт! (Выбегает.)
Евсеев ворочается во сне. Слышна дальняя перестрелка.
Входят л е й т е н а н т, М и ш а, Т и щ е н к о, К л е п и к о в и Р а з у в а е в. Они вносят миномет, устанавливают его в темном углу окопа, складывают мины. Затем все входят в подвал.
Л е й т е н а н т. Соловьева… Нина. Неужели он сам?
Н и н а. Я вещмешок его принесла. Продукты там, наверное.
К л е п и к о в. Смотри-ка, а? Ну и дела. (Качает головой.) Ну-ка, чего тут? Посмотрим. (Развязывает вещмешок старшины и переворачивает его. Из мешка что-то сыплется с металлическим звоном.)
Р а з у в а е в. Ух ты! Часы… (Поднимает с пола платье.)
К л е п и к о в. Глянь, он, гад, грабил! Ходил по домам и собирал!
Л е й т е н а н т. Да… Не может быть, чтоб он застрелился.
Н и н а. Я револьвер пробовала…
М и ш а. Значит, ты… Ты его убила?
Н и н а. Сказала ему: «Стой, повернись!» Он сначала не поверил, потом проситься стал. (Всхлипывает, поворачивается к стене и плачет.)
М и ш а (подходит к ней). Какая ты… Не плачь. (Кладет ей руки на плечо.)
Н и н а (гневно дергает плечом). Отстань! Тоже, наверное, считаешь, если девушка веселая, о платьях думает, значит, она подлая… Вот у нас профорганизатор была, Егорова. Придет в магазин, девушку с накрашенными губами увидит — и сразу: «Мещанство. Мы в ваши годы…» Она Тоню Копылову пилила-пилила за брови подведенные, за чулочки розовые, а Тоня пошла на Финскую добровольцем и погибла… (Плачет.)
М и ш а. При чем тут ваша Егорова? Я о тебе ничего плохого не думаю. Я, наоборот, очень важное из-за тебя понял. Вот прямо сейчас. Понимаешь, я себе раньше все представлял, что жизнь — это такая площадка, на которой наши идеи осуществляются. Но это не так. (Смотрит на всех.) Они не осуществляются. В том-то и штука, что нет. Мы сами должны их осуществлять.
Л е й т е н а н т. Факт… (Смотрит на часы.) Рассвет через полчаса. Значит, так. Если тапки пойдут без пехоты, стрелять из миномета не будем… Маскировку я проверил, все. Можно отдыхать еще. Клепиков, стань наверху. (Еще раз смотрит на часы.) Черт, стоят вроде. (Встряхнул.)
К л е п и к о в. Есть. (Выходит в окоп.)
Н и н а. Холодно. (Вытирает глаза.) Замерзла вдруг. (Подходит к печке и греет руки.)
Разуваев, Миша и Тищенко тоже подходят к печке. Лейтенант рассматривает часы, трясет их, слушает.
Р а з у в а е в. Эх, посидеть еще! (Садится, вынимает фотографии, смотрит на них.) Красивая девушка, да?
Т и щ е н к о. А как ее зовут?
Р а з у в а е в. Кого?
Т и щ е н к о. Ну вот эту девушку.
Р а з у в а е в. Эту?
Т и щ е н к о. Ну да.
Р а з у в а е в. А откуда я знаю?
М и ш а. Как? Вот чудак. Как же ты не знаешь?
Р а з у в а е в. Так это я у летчика убитого из кармана вынул. Помните, который «юнкерса» поджег? Мы с Гришей Алексеевым, с замполитом, вынули, думали, документы найдем, родным сообщить. А только карточки вот и были.
М и ш а. Значит, ты ее не знаешь?
Р а з у в а е в. Не.
Все с новым интересом рассматривают карточки.
Н и н а. Ну-ка дай. (Берет фотографии.)
К л е п и к о в (кричит из окна наверху). Немец ракету кинул!
Л е й т е н а н т. Значит, пойдут сейчас. Наверх!
Все поспешно выходят в окоп и вглядываются вперед.
Посветлело. Доносится, а затем стихает рокот моторов.
К л е п и к о в. Танки. Ну держись, солдаты.
Л е й т е н а н т. Еще с километр от нас будет. Даже побольше.
Н и н а (смотрит на фотографии). А она ждет его в Москве, этого летчика. И никогда не дождется. (Смотрит на всех.) Ребята, а я еще ни разу в жизни ни с кем не целовалась. У меня мама строгая-строгая… (Смотрит на Мишу.) Миша, но ведь я тоже красивая, а?
М и ш а. Конечно. Ты замечательная девушка.
К л е п и к о в (откашливается). Закурить бы. Вроде у меня на завертку есть.
Л е й т е н а н т (оживленно). Так давай крути.
К л е п и к о в (отходит в сторону, сопровождаемый лейтенантом, Тищенко и Разуваевым). Я раз немецкие курил. Обертка красивая. Но, чтоб накуриться…
М и ш а (берет Нину за руку). Ты очень хорошая.
Н и н а. Правда?
М и ш а. Я такую, как ты, первый раз вижу.
Снова, уже сильнее, начинают рычать танки.
Н и н а. И ты хороший. Мы с тобой будем долго-долго вместе. А погибнем, так навсегда. (Вдруг поворачивается ко всем.) Ой, ребята, вот вопрос! Если нас убьют, как же мы узнаем, отстояли мы Москву или нет?
Еще сильнее рычат танки. Издалека, сначала еле слышная, возникает мелодия «Песни о Москве». Она делается все громче, и вступает голос:
