class="p1">– Имя ничего не значит, – неожиданно произнес Тайрон, – главное, что здесь… и здесь, – он по очереди постучал согнутым пальцем по виску, потом по груди. – Ты тут прохлаждаешься только потому, что на арене не сдулся. Но кончай нести чушь, цветочек, – вдвойне нелепую, потому что даже если предположить, что Фэлри жив…
– Он жив! – сердито вставил Питер.
– Даже если так, – продолжал Тайрон с непривычным напором, – все эти годы он терпел страшные мучения – может, и сейчас терпит. А ты здесь ломаешься, как сухарь в тухлой воде, и отказываешься от помощи из-за того, что случилось десять лет назад! Тьфу! Противно смотреть на тебя!
Питер попятился, глядя на Тайрона с кислой миной. Он ни капли не верил сегу, однако приходилось признать, что в чем-то он прав.
Да, Питер знает – примерно – местоположение Ясиона и, пожалуй, сможет долететь до него на флаере, но на этом и все.
Как попасть в город? Где искать Фэлри? Он станет легкой добычей тамошних жителей еще до того, как разузнает хоть что-то об эр-лане, а Тайрон… в конце концов с ним будет безопасно. Идеальный телохранитель.
Доводы разума казались неоспоримыми, но в груди ворочалась тревога, терлась о сердце жесткими, как рыбья чешуя, боками.
Если они найдут Фэлри, что помешает Тайрону схватить его и увезти, оставив Питера в Ясионе? С другой стороны, если бы огромный сег как прежде сходил с ума по эр-лану, то давным-давно разыскал бы его.
Очевидно, сомнение настолько ярко отразилось в глазах Питера, что Тайрон усмехнулся.
– Боишься, что умыкну твоего красавца? Не переживай, всему приходит конец, и этому безумству тоже. Вы, насколько я знаю, тоже разбежались почти десять лет тому, и что? Я ж не спрашиваю, отчего вдруг твою задницу так припекло, что тебе вынь да положь Фэлри.
Питер сел обратно на кровать и потер руками лицо.
– Если всему пришел конец, тогда почему ты хочешь помочь мне? В чем твоя выгода?
Ему очень хотелось поверить Тайрону, но для этого тот должен был хоть слегка приоткрыться, в кои-то веки сказать что-то настоящее, искреннее. Но татуированное лицо сега оставалось непроницаемым.
– Ну… за мной вроде как должок, – наконец произнес он с крайней неохотой, – этот тип со своей железкой и впрямь не вовремя вылез. Я-то думал, тебе просто надают по ушам, отметелят так, что мама не узнает, если увидит. Ножик не входил в планы, это был, как это называется… фарс…
– Форс-мажор, – машинально поправил Питер и вздохнул так глубоко, как позволила тупая боль от только что залеченной раны, – ладно, уговорил. Летим вместе. Но если я увижу хоть намек, один намек на то, что ты хочешь…
– Ладно, ладно, – высокомерно бросил Тайрон и направился к двери, – если увидишь свой намек – стукни меня кулачком, пни по голени или что там вы, оморонские слабаки, делаете, когда вам что-то не по вкусу.
– Погоди, ты куда? – опешил Питер.
– Надо все подготовить. Ты что, думал, мы полетим в самое опасное место на планете вот так, как к себе домой? – рассердился Тайрон. – Лежи себе пока, силы восстанавливай. Я пришлю тебе хороший кусок мяса с кровью.
«Чьего мяса?» – хотел съязвить Питер, но дверь уже задвинулась за сегом, и он остался один.
В задумчивости прошелся по комнате и только на втором круге обратил внимание на ее убранство – а посмотреть тут было на что. Кровать с балдахином была не единственным эпатажным предметом обстановки, вся комната производила впечатление жилища подростка или великовозрастного гика. Огромный, в полстены гало-экран, куча статичных гало-изображений – в основном известных актрис в весьма откровенных нарядах.
Питер улыбнулся, в глубине души испытывая изрядное облегчение. Похоже, влечение к Фэлри и впрямь было только «безумством», раз уж Тайрона вполне себе привлекает противоположный пол.
По стенам, точно артефакты из Хранилищ в Тэрасе, были развешаны какие-то предметы причудливого вида и явно кустарного изготовления. Питер предположил, что это выигранные Тайроном награды. А вперемешку с ними висели… картины?
Да, невероятно, но это были картины – причем написанные одной рукой, не оставлявшей сомнения в авторстве.
Питер подошел поближе, чтобы как следует их рассмотреть. Никакого сюжета или фигур не просматривалось, но абстрактная мешанина цветов тем не менее производила сильное, волнующее впечатление. Одни изображения были нарисованы светящейся краской прямо на стене комнаты, другие явно являлись плодами морфо-творчества.
Последнее удивило Питера больше всего – обычно морферы оперировали объемными формами. Тайрон же создавал исключительно картины, заставляя морфо-основу растекаться по стене и застывать в плоском виде. Выглядело оригинально, местами коряво, и все же красиво и главное – необыкновенно эмоционально.
Питер переходил от картины к картине и, ровным счетом ничего не понимая в искусстве, все же видел, что в авторе погиб несомненный талант. Какой-то разрыв шаблона – Питер привык думать о Тайроне, как о безмозглом качке, животном, осмелившемся протянуть грязные лапы к Мелл Фэлри.
Но теперь он видел, что эти огромные грубые ручищи способны не только схватить и мертвой хваткой держать то, что приглянулось их владельцу. В безобразной, покрытой татуировками голове помимо примитивных чувств и желаний, были и другие, непростые и даже весьма интересные. Их, быть может, Питеру было не понять, однако он мог отдать им должное.
И тут он увидел последнюю картину.
Она висела в самом углу, наполовину скрытая другим, явно более новым морфо-творением. Ровный свет потолка оставлял нижнюю часть в тени, но это ее не портило, даже наоборот.
Питер слегка склонил голову набок и замер в молчаливом созерцании. В сердце вошла тупая игла, и оно забилось, затрепыхалось на ней, точно рыбка, попавшая на крючок.
Расплавленное золото текло по картине застывшими потоками. Лица, как такового, не просматривалось – лишь едва заметный абрис, намек, обещание, скрытое в сияющих волнах. То здесь, то там в них вплетались струи чисто-синего цвета. Хоть и гораздо более темные, казалось, они вот-вот вспыхнут, и кобальтовое пламя сожжет картину дотла – столько в них было силы, любви и жизни.
В горле у Питера пересохло. Он вдруг осознал, что завидует – завидует Тайрону!
Каким-то образом невежественный дикарь, грубый и тупой боец с арены сумел увидеть пламя, полыхавшее в груди Фэлри – глубоко внутри, под маской спокойствия и отстраненности. Он уловил страстную, огненную суть эр-лана и заключил ее в своей картине – а Питер ухитрился поссориться с Фэлри из-за того, что тот был слишком сдержан на людях. Да еще постоянно провоцировал эр-лана, пытаясь вытащить наружу то, что тот стремился нежно оберегать в своем
