я таких пострелов. У нас в педе был Пашка Иванов, — рассказывает мама, пока я разуваюсь, — заделал нашей отличнице на втором курсе ребенка, а жениться отказался. Так ей пришлось университет бросить и пойти работать. Спасибо, ей бабушка с мамой помогали.
— Мам, ты это к чему?
— Держи с такими ухо востро, Маргаритка. Он тебе с три короба наплетет, а ты уши- то и развесишь.
Снова чувствую накатывающую волну раздражения и агрессии. Ну, при чем здесь какой-то Иванов. Злюсь, но сдерживаюсь.
— Мам, я спать пойду, хорошо?
— Может, поужинаешь?
— Не хочу.
— Смотри, если вдруг передумаешь — под полотенцем пирожки с капустой и мясом. Боря чай свежий перед сном заварил. Я тоже спать пойду. Мы со Светой завтра дежурим в столовой, в семь уже в саду надо быть
— Хорошо, спасибо, мам. — Целую ее в щеку. — Тете Свете привет передавай.
Мама гладит меня по плечу и уходит в ванную. В коридоре темно. Дверь в спальню родителей закрыта. Захожу в свою комнату и, не включая свет, подхожу к окну. Смотрю на многоэтажку напротив. Горящие окна раскиданы по фасаду в хаотичном порядке. Кто-то курит на балконе.
Сердце в грудной клетке ощущается тяжелым, чужим предметом. Открываю окно и впускаю в комнату свежий, ночной воздух. Против моего желания перед глазами возникает профиль Соколова, освещенный быстрой вспышкой зажигалки. Стоп, просто сегодня он показался мне с другой, более человечной стороны, поэтому и произвел необычное впечатление. К утру все обязательно пройдет.
Я отвратительно сплю, вернее сказать, почти не сплю. Верчусь в постели. Подушка кажется слишком горячей, а матрас слишком неудобным и одеяло не такое. Два раза хожу на кухню выпить воды, снова смотрю в окно и опять ложусь. Сплю от силы часа два и как результат — встаю разбитая и отекшая. Родителей уже нет дома. Мне не помогает ни душ, ни кофе, ни массаж лица. На душе неспокойно.
По дороге в университет слушаю музыку, глядя в окно. Когда я зашла в университет, на улице потемнело и ливанул дождь. Занимаю «наше» с Маринкой место и смотрю на время. Лекция начнется через три минуты, а ее все нет. Преподаватель потом не пустит: ненавидит непунктуальных. Нервно верчу ручку.
Лекцию я пропускаю мимо ушей. Марина не появилась ни после второй, ни после третьей пары. Ближе к вечеру мне приходит сообщение от Таси:
«Скотина-Соколов бросил Марину. Написал ей сообщение, прикинь?! Даже лично не поговорил. Урод, я бы ему все глаза выцарапала»
Буквы плывут перед глазами, когда я набираю короткое сообщение:
«Как она?»
«С утра рыдает», — тут же прилетает ответ.
— Твою мать, — шепчу одними губами.
15
Срываться из дома к девочкам уже поздно. Разумнее будет поехать завтра сразу после занятий.
Нужно было еще с утра написать Маринке и спросить, как она, но я почему-то была уверена, что Соколов встретится с ней лично и придумает правдоподобно-звучащую историю из разряда «ты классная, но дело не тебе, дело во мне».
Никак не могу сконцентрироваться на книге. Накопленное за день напряжение не просто не отпустило меня, а сдавило тисками каждую мышцу. У меня болит поясница, позвоночник, тянет ступни. Мелькнула даже трусливая мысль остаться завтра дома, спрятавшись под одеялом. Я зла на себя и на Соколова. Правильно умные люди говорят: «Преисподняя полна добрыми намерениями». А еще: «За что боролись, на то и напоролись». Короче, народная мудрость с лихвой описывает мой случай.
Дождь стучит по стеклу всю ночь, мешая спать. А когда мне удается задремать, мне снится плачущая Марина.
На следующий день ее тоже нет в университете. Открываю сначала наш чат, потом личную переписку и снова убираю телефон в сумку.
Скрестив пальцы на удачу, ловлю перед занятием Олесю Игоревну в коридоре. Она из тех женщин, чей возраст невозможно вычислить. Ухоженная, в меру стервозная.
— Олеся Игоревна, здравствуйте. — Скачу рядом с ней, как кузнечик-огуречик. Она не смотрит на меня — плохой знак. Продолжает дальше цокать каблуками по жесткому полу.
— Что вам, Кузнецова? Семинар у нас в 305 кабинете, а не в коридоре.
— Да-да, кстати, отличное платье. Голубой вам к лицу.
Она иронично выгибает бровь и косится на меня — мол, говори уже, что тебе надо.
— Мы с Мариной Тропининой сегодня должны были исследование представлять, но она, к сожалению, заболела. Можно, мы, пожалуйста, на следующем занятии все сдадим? У нас все готово, честно. — Еще очень хочется приложить руку к сердцу для достоверности, но я сдерживаюсь.
Работа у нас еще не готова. Мы так и не успели доделать графики и написать вывод. Сначала эта драка дурацкая, потом свидание с Соколовым, теперь — страдания Маринки по «идеальным» отношениям, которые рухнули с моей помощью.
— Хорошо, но имейте в виду, не сдадите все в следующую субботу — не допущу к экзамену обеих. Сразу на пересдачу пойдете. Про автомат можете забыть уже сейчас.
— Спасибо. — Открываю перед ней дверь, пропуская вперед, и захожу следом.
Обидно, что хочется плакать. Я ненавижу социологию: молодой лектор читал материал так, что хотелось удавиться от скуки, но я продолжала дома горбатиться над плохо пропечатанными методичками. Писала доклады, поднимала руку почти каждое занятие именно для того, чтобы не париться потом с экзаменом. Все труды насмарку. Ладно, беру себя в руки, не все потеряно: я учила, поэтому сдать предмет мне не составит труда. Главное — Олеся Игоревна согласилась передвинуть нас, а могла бы и отказать.
С трудом досиживаю до конца занятий и захожу в приложение — посмотреть цены на такси. Хочу побыстрее добраться до девчонок. Очень надеюсь, что все не так плохо, как я себе представляю. Сначала думаю зайти в магазин, чтобы купить что-то сладкое и поехать оттуда, но тут же отказываюсь от этой затеи. Вряд ли эклеры смогут помочь Марине пережить боль и разочарование. Дождь плюс пробки равно двойной тариф. Закрываю приложение и выхожу на улицу. Стою под навесом и смотрю на второй день подряд плачущий город. Небо затянуто тучами. Пахнет свежестью и мокрыми цветами. Раскрываю зонт и осторожно спускаюсь по скользким ступеням.
Прямо перед мной резко тормозит черная машина, брызнув водой из-под колес. Стекло медленно едет вниз, и я вижу перед собой гладковыбритое лицо Соколова. Из салона тихо доносится музыка, какой- то джаз.
— Прыгай, Марго с косичками, прокачу с ветерком. — Доносится его голос сквозь пелену дождя.
Я смотрю на людей, набившихся под козырек остановки через дорогу, и решительно тяну дверь машины на себя.
