луной и цветами. Потому и говорить они могут только об этих вещах, да и то, как я слышала от других дам, придворные-мужчины говорят, что сыскать даму, с которой можно беззаботно поболтать или поговорить о вещах более серьезных, очень нелегко. Впрочем, не берусь судить, что думают мужчины на самом деле. В общем разговоре не очень удобно говорить о глубоких вещах. Гораздо лучше говорить о простом, и, кажется, все так и считают. В любом случае следует тщательно взвешивать слова.
К примеру, когда управляющий дворцом государыни Таданобу приходит к ней с докладом, придворные дамы теряются в его присутствии и не могут достойно встретить его. И это не потому, что у них нет нужных слов, а лишь из-за их чрезвычай-
ошибку, поэтому предпочитают молчать. Но ведь отнюдь не все такие робкие — многие ведут себя при дворе так, будто они не покидали родительского дома, хотя, в то же время, многие даже высокородные дамы, попав во дворец, начинают следовать придворным обычаям.
Верховный советник Мититака, брат Митинага, рассержен, потому что дамы, которые его встречали, были, по его мнению, слишком низких рангов. Обычно, когда он приходит во дворец государыни, а дамы соответствующих рангов почему-либо не могут выйти к нему, он просто поворачивается и уходит, так и не увидев государыни. У каждого из прочих сановников, часто приходящих с докладами, есть хоть одна любимица среди наших дам — у каждого своя. Они тоже не всегда остаются довольны посещениями двора государыни, потому порой со злобы начинают поносить наших дам. Может быть, отчасти они правы, но все же при-
основываясь на подобных рассказах, говорить, будто мы и вовсе никудышные придворные. Критиковать всегда легче всего. Эти дамы, должно быть, даже не подозревают, что своим тщеславием и презрением по отношению к нам выдают в первую очередь свою собственную ограниченность. Мне очень хотелось показать те письма государыне, но дама, показавшая их мне, наотрез отказалась делать это.
Госпожа Идзуми-сикибу обладает превосходным стилем, но ее поведение не всегда можно назвать достойным. Она пишет с большим изяществом и непринужденностью и не чужда остроумия. Кажется, что от всего написанного ею исходит некий чудесный аромат. Ее стихи превосходны, но все же они не более чем импровизации. В каждом из них есть какая-то изюминка, но, хотя Идзуми ко критикует сочинения других.
Супруга наместника провинции Тамба известна в окружении государыни и Митинага под именем Маса-хира Эмон17. Она не высокорожденная дама, но пишет неплохие стихи. Она не рассказывает их направо и налево лишь для того, чтобы прославиться, но даже стихотворения, сочиненные ею по пустяковому поводу, порой заставляют нас краснеть от стыда за свои стихи, притом некоторых из нас не назовешь бездарносгями.
Госпожа Сэй-сёнагон — гордячка. Она о себе очень высокого мнения и очень любит украшать свои писания китайскими иероглифами, которые при ближайшем рассмотрении все же нельзя назвать идеальными. Она пытается быть исключительной, но такие люди слишком легко заде-
вают чувства прочих, и когда-нибудь /7^ ей это выйдет боком. Ничего не ска- ит}
ей это выйдет боком. Ничего не скажешь, у нее есть талант, но она слишком все же эмоциональна в моменты, когда лучше быть сдержанной, и если уж что-то стукнет ей в голову, она не успокоится, пока не добьется своего. Рано или поздно судьба повернется к ней спиной.
Всю жизнь я находилась в тени. Теперь больше всего меня заботит то, что рядом со мной нет мужчины, который бы позаботился о моем будущем, но я не желаю хоронить себя заживо в печалях. Мне кажется, что свое одиночество я ощущаю тем сильнее, чем больше привычка к придворной суете въедается в мою душу. Осенними ночами я часто выхожу на веранду и мечтательно гляжу на луну — она навевает мысли о минувших днях. Говорят, что опасно смотреть на луну в одиночестве, потому что можно стать одержимой, но я не могу ничего поделать с собой. Сто-
26 Японская цитра
рок, а я играю на кото26 — играю я не очень умело, но я делаю это для собственного удовольствия, поэтому кому какое дело. Я боюсь, что моя музыка передает ту печаль, которая не только не отступает, но, напротив, в которой я тону с головой и из-за которой чувствую себя такой никчемной.
Моя комната слишком темная. У стены стоят кото и флейта-бива. Пара больших сундуков до отказа забиты книгами. В одном из них сложены старинные стихотворения и романы. Они давно изъедены книжными червями, поэтому их никто не хочет читать. К содержимому другого ларя никто не прикасался с тех пор, как семь лет назад умер мой муж. Когда мне становится скучно, я открываю какую-нибудь книгу, а мои служанки собираются вокруг и приговаривают: «Вам не дожить до старости, если вы будете читать книги, да еще на китайском! В старые вре-
мена женщинам даже сутры не позволялось читать!» Они упрекают меня и за глаза. Как хочется ответить им, что между соблюдением запретов и долгой жизнью едва ли есть какая-то связь, но все же лучше сдерживаться. То, как мы себя ведем, зависит и от возраста, и от самого человека. Некоторые вообще не признают книг, другие роются в старых рукописях, изнывая от скуки или же проводят дни в молитвах, не забывая при этом шумно теребить четки, но это все не то. Что говорить о моих служанках, если даже при дворе я не могла говорить на действительно интересные темы, потому как какой толк говорить об этом с теми, кто ровным счетом ничего не понимает. Еще более неприятно говорить с людьми высокомерными и бросающимися в крайности. Лишь немногие могут похвастаться широтой взглядов, а большинство слишком ограничены и не видят дальше собственного носа.
чсйка, завистливая к прочим дамам — так оценивают меня те, кто совсем не знает. Те же, кто узнал получше, меняют мнение и говорят что-то вроде: «Злые языки клевещут на вас. Вы очень тонкая и нежная, и говорить с вами одно удовольствие».
Некоторые недолюбливают меня, некоторые ненавидят, для кого-то я просто старая сплетница. Мне приходится выносить все
