оправдывал печальное и травмирующее прошлое изо всех сил, потому что ему наверняка было больно даже думать о нем, не то что называть все своими именами. Я уже тысячу раз пожалела, что бестактно полезла со своими расспросами, но остановиться была уже не в силах. Может, ему станет легче, если он поделится с кем-то…
— Люди, живущие сами по себе, умирали постоянно, не знали, наступит ли завтрашний день или будут они еще дышать спустя час. Тем, кто оказался под защитой вампиров, обещали сохранить жизнь взамен на кровь. Эта перспектива была куда лучше скорой смерти в зубах безжалостного дикаря. Община сама выбирала кандидатов на донорство, и все они возвращались к семьям живыми. В ответ человеческая община получала кров и еду. Конечно, о свободе можно было забыть, но это ради их же безопасности.
Я заметила, что Шед уверенно отделяет себя от тех несчастных людей, словно побыл в роли такого «хозяина» довольно долго, так что успел привыкнуть к доминированию.
— Я не помню своих родителей потому, что в тех условиях не стало понятия семьи — детей растили общими усилиями. У нас было несколько кормилиц для младенцев, которых вампиры не трогали, как и детей лет до четырнадцати. Мое детство было почти обычным, за исключением того, что я постоянно работал — никто с малолетства не отлынивал, а играть было особо негде.
— Значит, ты вырос в подземелье, без солнца и света? — искренне посочувствовала я.
— Да нет же! — воскликнул Шеридан с недовольным смешком. — Мы жили в хорошо защищенной крепости с единственным подступом к ней, высокими стенами и большим внутренним двором. Три женщины владели этим местом и двое крепких мужчин. Впятером они хорошо о нас заботились, мы жили довольно спокойно, ничего не боялись. Основные кровавые разборки происходили в долине, а о нашей каменоломне в горах никто и не знал. За все годы своей юности я слышал лишь о двух стычках с пришлыми и, насколько я понял, их не оставили в живых. Вообще-то, — уголки губ вампира немного дернулись вверх — наверное, это было одно из редких светлых воспоминаний, — мы все были как одна большая семья, те вампиры относились к нам не только как к еде, но как к членам семьи. По крайней мере, к некоторым из нас.
— И к тебе тоже? — спросила я, испытывая странное чувство неприязни к самой идее хороших отношений с вампирами, ведущими себя как хозяева. Особенно к женщинам, которые должны быть добрыми хранительницами очага, а не монстрами, впивающимися в горло беспомощных жертв, находящихся в полной от них зависимости.
— К тем, кто был полезен, — добавил Шеридан странное уточнение. — К лидеру общины, потому что он распределял обязанности и гасил распри, к тем, у кого было много необходимых навыков, облегчающих жизнь всем сторонам. И к молодым мужчинам…
Ха, теперь-то я поняла, что именно мне не понравилось в интонации Шеда. Как только он упомянул о трех вампиршах, я тут же догадалась, что кровью дело ограничиться не могло. Во всех без исключения человеческих легендах суккубы выставлялись соблазнительницами, сексуальными демоницами, которые губили молодых мужчин. И мне не нравилось то направление, которое принимала история. Хотела ли услышать ее до конца? Почему мне так гадко представлять Шеридана в объятиях зубастой стервы? Почему меня вообще волнует это? Даже если он до сих пор встречается со своей хозяйкой, меня это не касается, я должна перестать думать об этом.
— Первым был Хью. Мы с ним дружим с того далекого времени. Правда, он родился в каком-то другом месте и к нам попал уже взрослым мужчиной. Но пробыл в облике человека всего несколько месяцев, когда старшая, Джеральдина, его прибрала.
— А как же те двое мужчин-вампиров? — удивилась я. — Им было плевать на измены?
— Вечность слишком длинна, чтобы дарить ее лишь одному партнеру, — ухмыльнулся Шед, бросив на меня такой горячий и многозначительный взгляд, что я на секунду вновь почувствовала себя раздетой. — Как я уже говорил, вампиры редко образуют прочные связи, духовная близость между нами почти не случается. Отчасти это потому, что выбор потенциальных возлюбленных слишком мал. С другой стороны, в нас нет инстинкта размножения, а именно он играет основополагающую роль в возникновении привязанности и любви.
Я скуксилась: картину парень нарисовал совсем не привлекательную. Ради чего тогда жить, если не ради того, кого любишь? А если чувств нет и смерти нет, то и смысла нет.
— Значит, тебя соблазнила и обратила одна из трех вампирш? — вернулась я к животрепещущей теме. Может, мне и было неприятно слышать подробности, но я уже хотела узнать историю своего гостя до самого конца.
— Для молодых парней секс с хозяйкой был настоящим подарком, — говоря это, Шеридан вновь поморщился; похоже, что для него все оказалось не совсем так. — И я был очень воодушевлен. Представь: в маленькой человеческой общине это было единственной возможностью развлечься, сбросить напряжение! Там ведь даже уединиться было негде, немногочисленные отдельные комнаты занимали семьи, которые одного за другим строгали детей, что было выгодно клану для пополнения питательного ресурса. Свободных девушек вовсе не было, потому что крутить романы «просто так» никто бы не позволил и девочки, едва достигшие совершеннолетия, тут же отдавались «замуж». Никакого права выбора: женихов отбирали «по старшинству» — следующий по возрасту мог взять себе девушку, так было принято во избежание ссор и драк. Но если в течение полугода жена не оказывалась беременной, право переходило к следующему претенденту. Самые молодые всегда оставались в конце списка, так что нам некуда больше было направить энергию, кроме как на вампирш.
То, с какой простотой и одновременно брезгливостью Шеридан говорил об этом, свидетельствовало об его отнюдь не лояльном отношении к системе. А значит, сочувствие к жертвам в нем не умерло после преображения.
— И у тебя начался роман? С красивой, сексуальной и властной вампиршей? — И почему я так нервничаю? Не все ли равно, с кем он спал, наверняка за пять сотен лет у него было пять сотен женщин.
— Я бы не назвал это романом, — фыркнул парень со скепсисом. — Младшей, Бьянке, уже тогда было около пятидесяти лет, и она ни в чем не отставала от старших подруг, перепробовав всех мужчин нашей общины поочередно. Может быть, она чаще давала шанс мне, потому что я был самым молодым и ненасытным. Но, вполне возможно, я нравился ей не только поэтому.
— А она тебе? — мрачно уронила я, испытывая беспричинную ненависть к этой легкомысленной женщине, пользующейся беспомощностью человеческих мужчин.
— Знаешь, трудно испытывать
