Книга Последний обоз - Анна Соло

Вдруг Нарок насторожился и шепнул:

— Слышишь?

— Что?

— Слишком тихо. Птицы замолчали.

Быстро, перешагивая через спящих на полу, он подошёл к Торвин, тронул её за руку. Та сразу же открыла глаза. И без слов поняла, что именно встревожило караульного. Осторожно, словно дикий зверь, она обошла дом, прислушиваясь у каждого окна, остановилась возле двери. Над дверной притолокой была узкая щель, заткнутая мхом. Торвин быстро очистила её и приникла к ней глазом, потом поманила Нарока к себе.

— Вот он.

Нарок глянул, и по спине побежали назойливые мурашки. Существо, вышедшее из кустов, внешне напоминало человека, но человеком не было. Оно замерло неподвижно, неловко сгорбившись и подавшись вперёд, словно собиралось шагнуть, но вдруг забыло об этом. Костлявые его плечи бессильно опустились, голова поникла. Живой человек ни за что не остановился бы вот так. А оно — стояло, затапливая окрестности мёртвой тишиной, нелепое, тощее, страшное, с неопрятно растрёпанными длинными волосами цвета пожухлой соломы.

— Что это? — одними губами спросил Нарок.

— Неупокоенный, — дрожа, прошептала ему на ухо Омела, — Они ходят иногда, ищут живую силу. Но ему нас не достать, охранный знак не даст войти. Главное — чтобы он ни к кому не притронулся…

Будто в ответ на её слова, существо каким-то невообразимо резким прыжком подскочило к двери и заглянуло снаружи в щель. Глаза его были тусклы, затянуты мёртвой плёнкой. В дом дохнуло распахнутой могилой. Омела шарахнулась, чуть вскрикнув, а Торвин ткнула кинжалом в щель.

— Что случилось? — сразу же спросил, подняв голову, дядька Зуй. Но ответ на вопрос уже не требовался. То, что ломилось в дом снаружи, плевать хотело и на охранный знак, и на кинжал Торвин. Длинные когти ломали в щепки дерево, расширяя щель. Торвин, не останавливаясь, колола и резала, но толку от этого не было, мёртвая плоть не чувствовала боли, а отсечь хотя бы палец не получалось, тварь оказалась на редкость проворной.

— Он хоть чего-нибудь боится? — крикнула Торвин, — Как у вас такое прогоняют? Молитвы, серебро, охранные знаки, вода? Ну хоть что-нибудь?

— Огонь, — ответил дядька Зуй, — Только нужен чистый***.

— Так давай, три быстрее! Он нам сейчас стену процарапает! Нарок! Сюда! Не пускай его, не позволяй лезть!

Выкрикнув всё это, Торвин отскочила от двери, освобождая место Нароку, а сама бросилась через внутреннюю дверь в овин, к лошадям. Там, перед выходом, стояли у стены их с Нароком копья. Уже через миг стало слышно, как хлопнула внешняя дверь, а потом жуткие лапы исчезли из щели и снаружи раздался какой-то шум. Нарок выглянул. Торвин копьём пригвоздила мёртвую тварь к стене, пробив её насквозь. Возможно, неупокоенному было неприятно, но не более того. Подёргавшись немного, он понял, что освободиться не сможет, и просто двинулся навстречу своей противнице, проталкивая древко копья сквозь себя. "Зуй! Да где ты уже со своим огнём?" — заорала Торвин, задирая пятку копья вверх. Это немного озадачило неупокоенного, но, видимо, не огорчило. Просто без опоры на ноги продвижение его слегка замедлилось. Не раздумывая дальше, Нарок распахнул дверь, выскочил из избы и с размаху рубанул тварюгу саблей, забыв, что мёртвому не больно.

— Копьём! — скомандовала Торвин.

Вот только бежать за ним было некогда. И тут кто-то осторожно потрогал Нарока за плечо. Тот чуть не рубанул в ответ сгоряча, однако успел остановиться. За спиной у него стоял Добрыня с полуштукой льняной холстины***** в руках.

— Хватай его через ткань, — говорил он, протягивая Нароку конец отреза.

Трогать неупокоенного руками совсем не хотелось, поэтому Нарок просто накинул петлю ему на шею и затянул. Не имея больше возможности двигаться к Торвин, тот кинулся в противоположную сторону и сорвался с копья, но Нарок тут же перебросил отрез через его голову. Торвин поймала, дёрнула на себя и прижала материю к земле ногой. Тканая полоса аккуратно накрыла лицо, голову и спину их противника, а Нарок, подхватив с земли копьё Торвин, двинул его в грудь втоком**** и опрокинул к Торвин в объятия. Тварь хоть и была на редкость сильной, как оказалось, весила не слишком много. Дальше пошла уж совсем несуразная возня: по очереди они то прижимали пойманного нежитя древком копья к земле, то обёртывали тканью, и понемногу перемотали на него весь отрез, добротно запеленав в холст. Получившийся свёрток иногда слегка ворочался, но чаще лежал смирно и выглядел вполне безобидно. Убедившись, что высвободиться пленник не в состоянии, Торвин и Нарок дополнительно упаковали его в принесённый Добрыней рогожный мешок. Устало вздохнув, Торвин уселась на землю и принялась оттирать тряпицей испоганенное копьё.

— Ну и что с ним теперь делать? — рассуждала она при этом вслух, — Здесь бросать нельзя, ещё вырвется на волю или кто развернёт из любопытства… Сжечь? Много возни, а мы ведь и так уже выбились из расписания. И потом, ткань сгорит раньше, чем то, что в неё укатано. Не хочу увидеть этого красавца на свободе ещё раз.

— Может, он магам на что сгодится? — предложил Добрыня, — Отвезём его к вашим гарнизонным целителям, пускай изучают. А не надобен — так сами и пустят его в расход. Они ж разбираются, как с таким быть?

— Надеюсь, — ответила Торвин без особой уверенности в голосе.

— А может, и приплатят чего, — мечтательно добавил Добрыня.

Пока Торвин с Добрыней решали судьбу пленника, Нарок бегом бросился назад в избушку: оттуда раздавались чьи-то жалобные всхлипы. Это, сжавшись в комок в тёмном углу за очагом, плакала Тиша. А Омела гладила её по дрожащей спине и приговаривала ласково, рассудительно:

— Ну что ты, что ты, маленькая… Уже всё. Бояться не надо, всё хорошо. Там ведь наши тётка Лебедь с Удачником. Они знаешь, какие? Любую дрянь враз на копья — и в кулёк…

Остаток ночи вызвался покараулить Добрыня. Когда все, наконец, успокоились и улеглись, он потихоньку подсел к очагу, засветил лучину. При её зыбком свете он достал из поясного кошеля два простых маленьких камешка, чуть погрел их в руке, а потом один из них опустил в горячую золу очага, а другой отнёс к двери и кинул в изрядно расширенную нежитем щель над притолокой. И шепнул едва слышно: "Откройся, дорога, отныне и до веку. Так тому быть."

Наутро первой из избы вышла Торвин. Позёвывая и почёсываясь, она постояла немного на пороге, поглазела по сторонам, а потом вдруг ахнула, хлопнула себя ладонью по лбу и умчалась к возку, туда, где на оглобле висело её седло. Вскоре, расстелив на