Вы ведь не станете возражать, г-н Лаврентьев?
– Конечно, не стану. Воронам привычнее сбиваться в стаю, – откликнулся редактор “Русского инвалида”, поглаживая поседевшую бороду. – Это златоперые павлины пусть красуются друг перед другом, а мы уж, скромненько, по-стариковски.
– Ну-ну, вам ли на возраст пенять! Знакомы вы с г-ном Мармеладовым? Литературный критик из Москвы.
Сыщик поклонился.
– О, нашего полку прибыло! – радушно кивнул редактор и вцепился в рукав Мармеладова. – Позвольте поинтересоваться, сколько вам платят в “Ведомостях”? Я как раз задумал литературное приложение и у меня…
– Какой же вы ворон? Вы прямо коршун, – ухмыльнулся Игнатьев. – Враз набросились, да все о делах.
– Вы правы, – смутился Лаврентьев. – Обеденное время свято, никаких разговоров о строчках и гонорарах. Хотя, подумайте, душа моя, – это уже вполголоса Мармеладову, – за критику в столице платят щедрее, чем в Москве.
Напротив троицы в сюртуках уселись трое в мундирах.
Красовцев, в пику собственной фамилии, природной красотой не отличался. С первого взгляда складывалось впечатление, что мелкие черты его лица, кривобокий нос и слишком тонкие губы нарисовал дрожащей рукой нерадивый ученик художника, а после скомкал испорченный портрет, чтобы не получить нагоняй от мастера. Положение еще могли бы спасти бездонные глаза генерала, цвета спелой черешни, если бы в них разгорелись огоньки бесшабашного азарта. Но сейчас там тлели угольки равнодушия. Наверняка, он из тех вояк, кто пробуждается к жизни лишь на поле брани. Гусарский век не долог, потому и высокие звания им раздают не по выслуге лет, а за подвиги и отчаянную храбрость в бою. Красовцев был самым молодым из генералов, сидевших за столом. Остальные уже перешагнули пятидесятилетний рубеж, многие отрастили окладистые бороды, но этот гладко брился, подчеркивая свою моложавость и бросая вызов седовласым: «Мне только сорок, вся жизнь впереди!»
Впрочем, равнодушие в черешневых глазах могло быть притворным. Долго ли тем уголькам вспыхнуть, если ветер дунет?! Сухощавый гусар скрывал досаду, поскольку чувствовал себя не слишком уютно, окруженный двумя великанами. Слева его подпирал широкоплечий блондин Майдель, с неподвижным, будто каменным, лицом. Справа нависал эриванец Гукасов, его черные усы безудержно расползались по всему лицу, сплетаясь с бакенбардами.
Суп ели молча, но когда подали дичь, завязалась беседа.
– Тощие нынче перепела, – Красовцев ухватил птицу за крыло и разорвал надвое. – Совсем как ваши новобранцы, Александр Иванович.
Он кивнул Лаврентьеву, словно предлагая продолжить недавний спор.
– А вы все о том же, Евгений Сергеевич! – редактор досадливо откашлялся. – Мне странно, что столь образованный человек цепляется за дремучие предрассудки. Реформа армии давно назрела, это факт. Ее успели провести до войны – слава тебе, Господи! – и, поверьте, тощие новобранцы себя еще проявят в балканских баталиях.
– Проявят они, как же, – протянул генерал. – Всеобщая воинская повинность – величайшая ошибка нашего века. Наша обновленная армия не способна устоять против турка, и это ничуть не удивляет, ведь в бой мы вынуждены посылать неоперившихся цыплят – вчерашних гимназистов.
– Их башибозуки тоже не служат постоянно, – огрызнулся Лаврентьев. – По сути половина османской армии – это ополчение.
– Ополчение… Да что вы знаете о башибозуках?! Видали вы их?! – повысил голос Красовцев. – А мне довелось однажды, и, поверьте, я не горю желанием встретиться с ними вновь. Это дикие племена, настоящие головорезы, для которых война – развлечение. Курды, албанцы, бошняки… Отчаянные головорезы. Одного разрубил до седла, так он, сползая на землю, пытался пронзить грудь моего коня. Изумительное зрелище, господа! Глаза уже мертвые, сердце остановилось, но рука все еще тычет пикой. Набрасываются как стая волков, со всех сторон, воют и рычат… А еще они не берут пленных. Помните, как в прошлом годе расправились с восставшими болгарами? Вся империя обливалась слезами, читая в вашем журнале про Батакскую резню. Нет, г-н Лаврентьев, желторотые птенцы не выстоят против этой орды. Сами турки побаиваются башибозуков, потому и гонят в передовые атаки, в надежде на то, что они либо прорвутся через вражеские цепи, либо погибнут, нанеся жестокий урон неприятелю.
– Кроме того, не забывайте, что в Османскую империю давно уж сбежали черкесы, которых мы прогнали с Кавказа, – подсказал Гукасов. – Их дети и внуки мечтают отомстить, и сражаются остервенело.
– Вот-вот! Эти проклятые черкесы – прирожденные охотники. Им раздали новенькие английские винтовки, у которых дальность стрельбы побольше, чем у наших берданок, – скрипнул зубами Красовцев. – Пока русская пехота выходит на позицию, черкесы успевают дать пять залпов, а по кавалерии – три.
– Это там вас подстрелили, генерал? – сочувственно спросил Игнатьев, сыщик не сумел определить, было это сочувствие наигранным или искренним.
– Стреляли подло, из засады. Пуля попала в плечо. Я не хотел уезжать, но доктор Боткин настоял, что в Петербурге заживет быстрее. Вздор! Я пока добрался до столицы, уже и рана затянулась. Надо было остаться у Плевны.
– Против башибозуков нет ничего лучше картечницы Барановского. Шарахнуть из шести стволов, – Майдель стукнул по столу ладонью, потемневшей от въевшегося пороха, – и выкосить под корень османскую нечисть!
– Артиллерия – это, конечно, бог войны, – согласился Лаврентьев. – Но ведь она не везде поможет. Взять хоть ту же Шипку. Сколько пушек вы сумели затащить на горный перевал? Дюжину? Два десятка? А толку с того? Нет, это все чепуха. Для того, чтобы победить Османскую империю, нам в первую голову нужен сильный флот на Черном море.
– Верно говорите, Александр Иванович, – поддержал Игнатьев. – Век назад Ушаков повел бы нашу эскадру прямиком к Константинополю, сметая все на своем пути. Мы были хозяевами южных морей.
– Да, но теперь и флоту требуется реформа! – редактор “Русского инвалида” взмахнул рукой и опрокинул соусник, но даже не заметил этого. – Нужны десятки броненосных крейсеров! А разве мы продвинулись в этом направлении? Допустим, на Галерном острове достроили “Петра Великого”. Броня, пушки, мортиры – настоящая крепость на воде. Но какая польза от этого корабля, если он не в Севастополе, а в Кронштадте?!
– Ничего, у нас найдется, чем пощекотать турков на Черном море, – Майдель поднял бокал с вином, словно произнося тост. – Известно вам о самодвижущихся минах?
– Ерунда! – отрезал Лаврентьев. – Я писал о торпедах Уайтхеда в июньском нумере журнала. Британцы запустили три снаряда, но противник успел увернуться. Да и наши минеры пробовали – не сработал взрыватель. Выходит, не годятся ваши самоходки для морского боя. Очередная утопия, вроде подводной лодки. Такие романтичные идеи
