мог остановить себя.
Листы бумаги выезжали один за другим – на каждом те же слова. Уолли уже перестал отрывать отдельные листы. Из автомата выезжал один длинный лист, который волнами складывался в одну груду у ног мальчика. «Этого не может быть. Это просто невозможно».
У мальчика колотилось сердце. Щёки у него полыхали.
«Остался всего один день. Как это возможно?» Он ведь всего лишь ребёнок.
Остался один день.
Остался один день.
Ему хотелось гораздо большего, чем один день.
Он подобрал с пола длинную полосу бумаги и разорвал её. Звук рвущейся бумаги было единственное, что, казалось, имело какой-то смысл, единственное, что ощущалось правильным.
Поэтому он снова стал рвать. Он мял листы и швырял их клочья. Он бросал их на пол и пинал ногами. Он хватал самые большие куски и разрывал их на мелкие кусочки, и вскоре пол был усыпан мятой бумагой.
Прозвенел последний звонок на урок.
Уолли остановился.
Он стоял посреди уборной, в кольце из обрывков бумаги.
– Остался один день, – едва слышно проговорил он и вышел из туалета, даже не подумав убрать за собой беспорядок.
В тот день он не слушал своих учителей – ни мистера Джонсона, ни мистера Джохансона, ни других. Зачем?
Вместо этого Уолли сидел за партой, ни с кем не разговаривая. Он хотел бы сделать так много, но, зная, что у него остался всего один день, мальчик не мог найти в себе силы сделать хоть что-то. Как будто этот автомат в уборной высосал из него всю жизнь.
Вечером он не стал выполнять домашнюю работу и дела по дому, он достал из-под кровати свою заначку конфет с Хэллоуина. Уолли планировал сберечь их, есть по чуть-чуть, так чтобы растянуть их на весь год, но какой теперь в этом смысл? Он съел столько конфет, сколько могло поместиться у него в желудке, – леденцы, шоколадные батончики, ириски. У него раздулся живот и разболелась голова от такого количества сахара, но он развернул ещё одну шоколадную ириску и запихнул её в рот несмотря ни на что.
«Остался один день», – подумал он.
Мальчик никому не рассказал, что должно произойти. Даже родителям. Он не видел в этом смысла. Скорее всего, они подумают, что он сумасшедший. А если и не подумают, они всё равно не смогли бы остановить то, что надвигается.
Потому что, когда вселенная хочет тебя достать… она тебя достанет. И точка. Это было невозможно остановить.
К тому же его друзья и родители скоро обо всём узнают. Так зачем их волновать раньше времени?
Наконец устав жевать конфеты, Уолли сомкнул глаза и увидел словно вытатуированный на веках красный глаз автомата с бумажными полотенцами в школьном туалете, который мигал, мигал и мигал.
Уолли проснулся, и, к его собственному удивлению, оделся и пошёл в школу. Он не совсем понимал зачем, но на самом деле он хотел в последний раз повидать среднюю школу Риджкрест. Чтобы попрощаться, полагал он.
– Ты в порядке, Уолли? – спрашивали его окружающие. – Ты выглядишь как-то странно.
– Я в порядке, мистер Джонсон, – ответил он во время третьего урока.
– Я мистер Джо-ХАН-сон, Уолли. – Учитель закрыл глаза и выдохнул. – Мистер Джо-ХАН-сон.
Уолли только пожал плечами.
После уроков он медленно побрёл в уборную. Не то чтобы он снова хотел видеть этот автомат, но если сегодня действительно был его последний день, он чувствовал, что должен встретиться с этим лицом к лицу.
Когда он вошёл, из автомата уже торчал свисающий листок бумаги. На нём была надпись:
ЭТО СЛУЧИТСЯ СЕГОДНЯ
Уолли снова и снова перечитывал эти слова, и что-то внутри его щёлкнуло.
«Это несправедливо», – решил он.
Было столько всего, что он ещё хотел сделать. Он хотел бы водить машину, объесться торта. Он хотел бы не спать всю ночь и смотреть фильмы – ещё как минимум раз пятьдесят. И он хотел бы покататься на мотоцикле. Он вдруг понял, что никогда даже не дотрагивался до мотоцикла.
Уолли размышлял о том, как это произойдёт. Он старался не думать об этом всё это время, но больше не мог сбежать от этих мыслей. У него не было кашля, отравления, и у него ничего не болело, значит, ему не станет плохо. Вероятно, с ним произойдёт какой-нибудь несчастный случай. Его собьёт машина по дороге домой? Так всё случится? Или он подавится куском отвратной школьной пиццы? Это станет его последней трапезой?
При этих мыслях его охватила дрожь.
«Надеюсь, это произойдёт быстро, – подумал он, а потом добавил: – Надеюсь, будет не больно».
Он подошёл к автомату с бумажными полотенцами, оторвал листок, а потом сильно ударил ладонью по аппарату.
– Я не хотел этого знать, – вскричал Уолли, комкая бумагу. – Кто вообще захочет такое знать?
Словно в ответ мигнул красный глаз. Мальчик даже не взмахнул рукой, а из автомата выехал листок бумаги:
ЭТО СЛУЧИТСЯ СЕГОДНЯ
Уолли наклонился к автомату.
– Я знаю, – в гневе прошептал он.
Это было несправедливо. Мигающий красный глаз выбрал его. Но почему? Почему он? Красный глаз парил рядом, неустанно мигая, мигая, мигая.
Уолли сжал кулак и ударил по автомату. Сильно. От удара пластиковая крышка треснула, и на пол полетело несколько пластиковых осколков.
При ударе Уолли повредил костяшки пальцев. Но какое это имело значение? Было приятно ударить эту штуковину, которая пыталась достать его, и он ударил ещё раз, и по пластиковой крышке аппарата поползла паутина трещин.
Он подался вперёд, на этот раз ударив ещё сильнее, и пробил пластиковую крышку, проделав в дозаторе дыру размером с кулак. Разбитый пластик порезал ему руку, и из костяшек пальцев у него шла кровь.
«Подумаешь, – говорил он сам себе, – ну и что?»
Затем аппарат зажужжал, и из него выехал новый лист бумаги. Уолли ждал, что на нём будет надпись «Это случится сегодня».
Её не было.
То есть надпись была…
Но одно слово изменилось:
ЭТО ПРОИЗОЙДЁТ СЕЙЧАС
Уолли начало трясти.
– Сейчас? – в отчаянии произнёс мальчик, и что-то внутри его лопнуло.
Он пришёл в ярость, нанося удары, размахивая руками и разрывая бумагу в клочья. Он замахнулся ногой и пнул автомат, и по кафельной уборной эхом разнёсся громкий треск.
Он закричал и нанёс ещё несколько ударов ногой по автомату.
Потом он схватился за автомат и потянул его на себя, пока не оторвал от стены с громким
