языком или членом? Да, но я не стал. Не знаю, как те придурки, с которыми ты была, но, когда я буду это делать, то для твоего удовольствия и удовлетворения.
Она выпрямилась.
— Ни с кем. — Она не понимала, зачем говорит ему это — почему это слетело с языка, но так вышло, и она не могла вернуть свои слова.
— Ни с кем, — повторил Декстер медленно, когда его осенило. — Никто, ни один?
Она затрясла головой.
— Ты никогда не была с мужчиной? — Захваченный изумлением, он встал. — Отвечай, чёрт возьми!
— Нет! Никаких придурков в моём прошлом, и хороших парней тоже.
Ты единственный придурок.
Декстер потер рукой лицо и зашагал по кругу.
— Чёрт. Чёрт. — Он повернулся к ней. — Нет, ты врёшь. Тебе двадцать лет. Старшая школа… колледж?
— Так что, если я ни с кем не спала, это так плохо? Прекрасно, но это так. И я хочу, чтобы так и оставалось. — Устав от этой дискуссии, она натянула одеяло на плечи и подоткнула под подбородком, укрывая грудь. — Я не вру. Я съела сандвич. Оставь мне воду, если я дала тебе, что ты хотел, или ты сам взял. Или, если ты не удовлетворён, не оставляй. Пусть я умру от голода или жажды, мне уже всё равно. Покончим с этим…
Он схватил её за плечи и резко поставил на ноги, держа на расстоянии вытянутой руки.
— Ты не в том положении, чтобы отделываться от меня — это навсегда. Закончим, когда я скажу, что мы закончили. — Его глаза в этот момент были цвета морских глубин. — Не ври мне, блять. Ты девственница?
Она подняла подбородок.
— Была, когда проснулась вчера.
— Один раз попробовал, один чёртов поцелуй в твои сладкие, влажные губы. Я не… как я, блять, мог знать?
Её возмущение было так велико, что она громко воскликнула:
— Не знаю, как! Ты мог меня спросить или дать самой сказать. Есть много способов, кроме того, чтобы накачивать меня наркотиками и воровать!
Она не заметила его руку, пока не стало слишком поздно. Громкий шлепок отозвался эхом в комнате. Слёзы выступили на глазах, а щека стала гореть.
Декстер сделал шаг назад.
— Не заставляй меня делать это снова.
Заставлять его? Что она могла сказать? Он только что ударил её, вернее — шлёпнул.
Тон Декстера стал жёстче.
— Уважение. Я оказал его тебе тем, что не трахнул тебя, когда мог — в том числе и сейчас. А ты так отвечаешь. Это была последняя выходка. В следующий раз кое-кто получит более жёсткий ответ.
Жёстче, чем шлепок?
Она расправила плечи, игнорируя слёзы, текущие по щекам.
— Да. Я девственница. И, если ты хочешь получить денег, мой отец заплатит, если ты вернёшь меня в том же состоянии.
Потирая рукой поросший светлой щетиной подбородок, Декстер сделал ещё шаг назад, увеличивая расстояние между ними.
— Ты ничего не поняла. Я не из-за выкупа тебя тут держу. Не все заинтересованы в деньгах твоего папочки. У меня своих достаточно. Ты тут по единственной причине — ты моя. Мы предназначены друг для друга. Я тебя не верну. — Он прошагал по кругу, сжав челюсти. Мускулы на его шее напряглись. — Теперь, клоп, мы закончили. Сбрось одеяло.
Её глаза округлились.
Он кивнул в сторону пола, на место, где она стояла на коленях.
— Встань в позу — или на колени, если хочешь. — Его зелёно-голубые глаза сверкали на неё с вызовом — посмеет ли она ослушаться.
С учащённо бьющимся сердцем она скинула одеяло и пошла туда, куда он указал. Закусив губу, она встала, как он говорил: ноги на ширине плеч, плечи назад, руки по сторонам, ладонями наружу и, наконец, — подбородок вверх. Вернулся холод, давая о себе знать покалыванием в теле, поднимаясь по её телу от ступней, стоящих на твёрдом полу, до дрожащей макушки.
Декстер, словно её тут больше не было, занялся собиранием остатков еды на тележку, стульев и стола. Убрав в комнате, он вернулся. Его взгляд двигался по её телу снизу вверх, на мгновение задержавшись на её киске и грудях. Когда их взгляды встретились, он сказал:
— Девственница. — Он покачал головой. — Думаю, я знаю, как их дырявить.
Она тут же закрыла глаза.
— Оставлю тебе одеяло и остатки воды. Не двигайся, пока не закроется дверь. На остаток дня мои два правила просты. Первое — не трогать и не ублажать себя. Не думай, что сможешь это делать в ванной. Там тоже камера. И не мойся. Мы обсудим это в мой следующий визит.
Он подошёл так близко, что её обдало мускусным запахом его одеколона и теплом от близости его груди к её обнажённой коже.
— Скажи мне, ты это делала? Трогала себя? Чтобы кончить?
Её щёки горели огнём. И не только — искры пламени обожгли нутро между ног, обдавая, к её стыду, теплом.
— Пожалуйста, Декстер.
Он широко усмехнулся.
— О да. Ты это делала. Я вижу. Об этом думать разрешено. И, когда будешь — подумай, насколько лучше будет, если это будет делать мужчина, который знает в этом толк. — Он отступил на шаг, его улыбка ещё шире. — Ты сможешь вести себя хорошо?
— Да.
— Хочу особо отметить: я сказал, что ты не должна никогда смущаться, и я это серьёзно. Я рад, что ты себя трогала. Могу сказать, что слова об этом тебя завели. У тебя щёки порозовели, и твой запах усилился. — Он засмеялся. — Даже ласка собственных грудей тебя возбудила. Сейчас запомни, что против правил даже трогать собственные остренькие груди. Только я могу доставлять тебе это удовольствие.
Он прихватил её сосок.
— Ох, какие возможности. — Он ущипнул его сильнее.
— Ой, — вырвалось у Нат, но она не двинулась.
— Но я не говорил, что не буду тебя унижать. Я буду. Потому что мне это нравится. А ещё я буду возвеличивать тебя. Можешь рассчитывать, что я буду делать и то, и другое. Просто помни, что только я один буду тебя унижать, только я увижу тебя сломленной, потому только я смогу собрать тебя обратно.
— Ты мой клоп, но, что важнее, — ты и моя королева. Никто никогда не узнает, что мы делаем наедине.
К его последним словам она задышала глубоко. Хотя его речь открыла ей будущее, которое она не могла полностью осмыслить, слова звучали не как угроза, а как обещание.
А потом он ушёл. Плечи Натали расслабленно опустились, когда закрылась дверь. Она бросилась к лежавшему на полу одеялу и завернулась в него.
Она стала прокручивать всё произошедшее
