нее. Среднего роста, стройная, волосы длинные, черные, совсем закрывают плечи. Очень густые волосы и словно текут с головы по белой кофточке. Глаза тоже темные, как у девушек в итальянских фильмах.
— Рита?
— Да.
— Поручение у меня. Так, пустяки.
— Заходите, что же вы через порог.
— Я из разведки, с участка «Лучевой».
— Ах, вот что! Далекий гость. Замерзли, наверное, есть хотите? Я сейчас соберу.
— Спасибо, не надо. Мне еще ночлег искать.
— Ну, смотрите. Так что ему нужно?
— Просил передать письмо. — Я достаю конверт.
— А разве исчезла почта? — Она чуть заметно улыбается, и от уголков глаз бегут к вискам тонкие печальные морщинки. — Или он взял адвоката?
— Нет, — говорю я. — Но ведь вы не отвечаете. А вообще, я ничего не знаю. Могу только посоветовать…
— Не надо. — Она торопливо и испуганно поднимает руку. — Не надо ничего советовать.
— Ему там не так уж весело… — опять начинаю я. Что плохого, если я попрошу написать несколько строк к новогоднему празднику?
— Молчите! — требует она. — Слишком дорого обходится мне доброта. Он нарисовал, слепил там что-то прекрасное из снега и льда и пишет, пишет… — Глаза ее влажно поблескивают, и я вижу, как по щеке тихо катится сверкающая слезинка. — Это он себе пишет, какой он красивый…
— Вы уверены в этом?
Она молчит, опустив голову, и слезы падают на кофточку. Нет у нее уверенности, это же ясно! Сейчас я объясню, и все станет понятно и просто.
— Вы поймите… — начинаю я.
— Не хочу! — Она резко вскидывает голову. — Оставьте меня. Что вы знаете!..
Нарвался «дипломат». Перед глазами вдруг всплывает Валькина ухмыляющаяся физиономия: «В такие дела лучше не соваться!» Кладу конверт на стол и торопливо шагаю к двери…
Устал я сегодня. Ночь после работы почти не спал, потом дорога. Голова раскалывается. Я тихо бреду к общежитию, где мы обитали перед отправкой в тундру.
В шесть часов вечера у конторы прииска будет ждать Валька. Надо успеть, программа плотная.
Сначала магазин. Полки уставлены, все есть, кроме шампанского и деликатесов, заказанных ребятами.
— А где брать? — показываю я список продавщице.
— Все будет тридцатого и тридцать первого, — говорит она, ознакомившись со всеми его пунктами.
— Я уеду сегодня.
— Идите в торготдел, к Соцману. Он даст со склада.
Ох эта навигационная проблема! Попробуй завези все за два месяца, пока море свободно ото льдов. Везут, естественно, главное: продукты, технику, стройматериалы. Деликатесы в последнюю очередь. Если успеют…
Торготдел — крохотная комната в конторе прииска. Два канцелярских, измазанных чернилами и заваленных кучами накладных стола. Сейф, пишущая машинка, крашенная под перезрелый лен секретарша Галка и начальник Адольф Абрамыч Соцман. Волосы травкой стелются вокруг сияющей лысины. Святой. Все может.
— Что вам?
— Мелочь. — Я протягиваю список.
Соцман сдергивает зеркальные, в квадратной черной оправе очки, и под ними возникают такие проницательные глаза, что я решаю — все. Ехать мне с пустой торбой.
— Филькина грамота, — вдруг спокойно говорит Соцман. — Но так и быть, я вам все выпишу, только шампанского — бутылку.
— Разведчики мы, — решительно говорю я. — Всего трое, а кругом тыща верст — пустота. Девчат только в журналах видим, на картинках. Медведи заедают, пурга каждый день заносит. Леденеем во мраке…
— Видали, он уже разведчик! — кричит Соцман.
— Мне шампанского надо, — говорю я. — Будущее встречать.
— Ладно, Галочка, выпиши ему две, пусть едет, встречает. Он симпатичный молодой человек.
— Три, — говорю я.
— Какой алкоголик, вы посмотрите! — прямо вопит Соцман. — И он лезет в будущее! Там не будет спиртного, учтите!
В общем, товарищ Соцман утверждает список целиком. Добрый, великодушный дед-мороз! Накладная в кармане. Я бегу на склад и упаковываю подарки в мешок, оттаскиваю его к дежурной по конторе и прошу приглядеть. Уже двенадцать часов.
В коридоре конторы мелькают люди с бумагами в руках, за тонкими перегородками кабинетов трещат телефоны, хлопают могучие пружины дверей. Голоса жужжат, сплетаясь в бесконечный клубок.
Навстречу по коридору от дверей директора прииска идет Веденеев. Гладит широкой ладонью здоровенный рыжий подбородок. Вон как задумался, никого вокруг не видит и меня тоже. А вдруг ему за нас нагорает, что ничего не можем найти?
— Алексей Михайлович!
— Ты зачем приехал? — грозно спрашивает Веденеев. — Кто велел бросать производство?
— Ребята послали за продуктами. И шурфы надо актировать.
— Знаю.
— Бригадир ругается — пробы затарены, лежат уж сколько… Порядок это?
— Завтра пришлю трактор. Все. Вечером увижу — смотри!
Забрав у кладовщика рукавицы, я бегу на почту. Времени уже половина четвертого.
— Вот ваши журналы и газеты, — таращит на меня голубые глаза Наташка. — Я все упаковала, думала отнести на вездеход, а вы сами явились…
— Ты что так смотришь? — спрашиваю я.
— Ничего. Изменились. Коричневый весь.
— Ладно, — смеюсь я. — Бывают же комплименты!
— Тяжело в тундре? — щебечет она.
— Нормально, — говорю я.
— Ах, ни разу не была. Третий год на Чукотке, а все тут. — Наташка стукает кулачком по прилавку. — В тепле, говорят, уюте… «Материк» прямо. Убегу. К себе возьмете?
— Приезжай на праздник в гости. Будешь целых два дня королевой страны Паляваам. А?
— На праздник не могу, уже пригласили, — огорчается Наташка. — Неудобно компанию разбивать, ведь правда же?
— Горе какое. — Я качаю головой. — Тогда отложим.
Кажется, с делами покончено. И пообедать еще есть время.
В столовой я разворачиваю сверток. Поверх журналов лежит тоненькая пачка писем. Одно мне, два Вовке. Все наделены на праздник частичкой далекого тепла, только Ленька… Может, зайти за ответом? Нет, не пойду я туда больше. Бесполезно. Пусть сам едет. Да и не будет ответа, дураку ясно… Что же пишет Ленка?
«Прошло пять месяцев, а мне кажется…»
Мне тоже кажется — сто лет.
«…убегу из дома…»
Теперь все убегают, модно. Что знали раньше о мире? Только то, что он кончается за соседней деревней. А теперь открыли его для всех — вот и бегут. Кто против его красоты устоит?
«…я выбросила духи, чтобы ты чувствовал только мой запах. Глупо, да?..»
Не знаю. Откуда мне знать, что в женских поступках глупо, а что гениально? Прелесть ты, Ленка… Ладно, так и быть, забегу к этой Рите-Маргарите на минутку. Поедем — и забегу. А теперь пора собираться.
— Слышь, ты, — бубнит кто-то за спиной. — Я тебе говорю!..
Мое плечо резко сжимают чьи-то пальцы. Я поворачиваюсь. Ухватив одной рукой спинку моего стула, другой вцепившись в плечо, стоит парень в зеленом, с оленями на груди свитере, в ватных брюках. У него довольно красивое лицо с тонкими, мягкими чертами, но сейчас оно изуродовано злой пьяной гримасой.
— Слышь, — дышит он спиртом. — Ты зачем вчера к Ритке лазил, а? Чего вы там делали? Ну, говори!
