для полного представительства. Плакал наш дизель…»
— Понятна притча? — спрашивает Леонид. — Брей бороду, мойся…
На ночь я забираю одежду в спальный мешок. И когда в пять утра грохочет вездеход, надеваю все теплое, проглатываю из термоса чашку чая и выбегаю на улицу. Уже за дверью меня неожиданно догоняет Леонид. В одном белье и валенках.
— Сергей, подожди.
— Ты чего?
— О шурфах Веденееву напомни. Рукавицы получи.
— Ладно. Что еще?
— Вот надо передать письмо.
— На почту, что ли?
— Нет. Знаешь, общежитие у дороги, метрах в трехстах от прииска? Проезжать будете.
— Ну.
— Вход слева, дверь в конце коридора, тоже налево. Там живет одна девушка…
Значит, как говорили, так оно и есть. Любовь у нашего бригадира.
— Хорошо, передам, — говорю я. — Ты беги, морозина жмет.
Я кладу конверт в карман.
Он все стоит, и вокруг головы его и плеч образуется туманное облачко. Жалость рождается стремительно, не дает ни секунды на размышление, толкает меня к нему и выдавливает торопливые слова:
— Зря ты, Лень… Ты не волнуйся, перемелется… Мало ли чего не бывает на свете…
Я топчусь перед ним, и мне уже стыдно за избитые, казенные утешения, хочется уйти, но и сделать это неловко. Леонид выручает меня.
— Иди, — говорит он резко. — Иди!
Вездеход неторопливо фыркает совсем рядом.
Я оборачиваюсь. Леонид все еще стоит в облачке пара, серая тень на сером фоне.
— Звать как? — кричу я.
— …и-и-та! — несется в ответ.
Лолита, Лита, Марита… Ладно, разыщем…
Валька распахивает дверцу:
— Салют, разведка! Со мной, что ли?
— Да. — Я лезу в кабину.
— Ясно. Насчет праздника едешь? Бал будет в клубе, — говорит Валька. — С Колымы, из Сусумана, лиственницу привезли, завтра поставят. Я за ней в райцентр на вездеходе гонял. Рейсов в этом месяце по горло. Жену почти не видел, скоро, как звать, забуду.
— А что, с женой лучше жить? — спрашиваю я. — Чем одному, а?
— Ого! — говорит Валька.
— Н-да-а… А чего ты Леньку возишь на прииск по получкам?
— Кто — я? Да он пешком уйдет. Уж лучше на машине. Человек он, не зверь.
— Да, — соглашаюсь я. — Так зачем?
— А он мне не давал полномочий всем рассказывать. Понял?
— Понял…
Дорога поворачивает вправо и лезет между сопок на перевал. Машина ползет медленно, подвывая мотором. Ох и перевалы тут, километров по тридцать. Снег, снег, снег, и дорога начинает казаться бесконечной. Проворачивается, пыхтит, трясется под нами. Уходят назад и Вновь возникают впереди одни и те же бесконечные белые траки.
— Эх, мотнуться бы к чертовой матери на «материк»! — вдруг тоскливо говорит Валька, — Лес там, солнце. Ночью темно, а тут даже в январе на три километра видно. Ты на звезды-то глянь: так и смотрят, смотрят!
— Валь, у тебя, никак, ностальгия? — спрашиваю я. — Брось хандрить, только что про бал трепался. Лучше расскажи, что там с нашим медведем? Обещал, а дела нет. Мне, понимаешь, медвежья шкура во как нужна!..
— Сам видишь, некогда. Конец года, все рейсы срочные. Подожди, праздник отгуляем, передохну малость, тогда махнем. У вас какие жаканы?
— Круглые, с решеткой.
— Это хорошо, точно бьют. Мне тогда пяток подкинете.
— Само собой. А как на Палявааме, хорошо?
— У-ух, медведи здоровы! Там же почти лес. Ольха метра по четыре местами вымахивает. Проток, озер — тьма. Зайцев — миллион. А летом еще птицы прилетают.
Подергав рычагами, Валька переключает скорость с первой на третью. Натужный вой мотора обрывается, и машина легко бежит вперед. Неожиданно пропадают все понятия о конечности расстояний, открывается простор без горизонта. Одно сверкающее небо кругом, а земля сморщилась в комочек под ногами, и над ней, в пространстве, пригоршня белых лучиков.
— Вон он, дом родной, — говорит Валька. — Тридцать километров и все под горку. Ночевать где будешь?
— Найду.
— Смотри. А то ко мне. Ленька-то у меня останавливается. Правда, лежанки лишней нет, но на полу стелем. У нас второй этаж, пол теплый.
— Нет, Валь. Ты меня высади перед прииском, у старого общежития.
— О-па-па! — удивляется Валька. — К кому ты там?
— Сам толком не знаю.
— Хорош гусь!.. Там бездетные семейные живут, в основном — молодожены. В двух комнатах общежитие девчат, а еще в одной живет разведенная. Ох и баба! Риточка-Ритуля! Выселять хотели недавно.
— За что?
— Распустилась женщина. Ну, ты сам посуди — порядок должен быть? Живешь и живи, других не смущай. А то — раз замуж, второй… Чем это кончается, знаешь?
— Ты смотри, моралисты какие!
— А ты как думаешь? Вот она второй раз выскочила замуж и через полгода разошлась. Правда, мужик не того, руки прикладывал частенько. На рейсовом он работает, в дороге по неделе и больше. Ну, а приедет — и пошел по поселку теребить всех встречных: где моя была, на каких клубных танцульках танцевала. Потом напьется — и домой, кулачищи здоровые…
— Значит, ее выселять? — спрашиваю я. — А его?
— Он другое дело. Это все в доме, значит — дело семейное. А в него лазить — ого-го! — Валька качает головой. — Я, может, когда надо, тоже свою поучу.
— Гляди-ка, у тебя целая философия! А первый-то ее муж где?
— С первым у нее беда приключилась иного рода. Деньги они собирали то ли на машину, то ли еще на что. Он-то больше зарабатывал, ну и жили на ее зарплату, а свою он на книжку. Вроде на машину клали, он еще тут курсы шоферов окончил, а работал на промывочной установке. Набрали, значит, он и поехал на «материк» совершать покупку. И с тех пор ни слуху ни духу. В смысле весточки. Только милиция ей, когда она обеспокоилась, сообщила: «Живет там-то и там-то. Здоров». А она вместо того чтобы немедленно махнуть к нему — осталась. Вот попробуй пойми бабу!
Валька пожимает плечами и умолкает. Я тоже сижу тихо и стараюсь представить себе женщину, которую должен увидеть через несколько часов. Ведь это к ней меня послал Леонид.
Время — восемь вечера. Как раз для визитов. Незаметно ехали, а почти целые сутки. Ну, не сутки, а шестнадцать часов.
— Счастливо погулять, — говорит Валька. — А ведь я догадываюсь, куда ты…
— Трогай, извозчик, — отвечаю я. — И не «кудыкай», пути не будет.
Сбоку от дороги, метрах в пятидесяти, светятся окошки общежития. Проваливаясь в свежих сугробах, я лезу туда. Видно, пурга была, а до нас через хребет не добралась.
Коридор завален дровами, у каждой двери бадья с углем. Светит желтая лампочка. Пока я иду по коридору, в двух местах открываются двери, меня разглядывают. Наконец я отыскиваю нужную дверь.
— Кто там? — откликается низкий спокойный голос.
На такой случай годится только дурацкое: «Свой!»
— Вам кого?
Я смотрю на
