Чувствуя, что его втягивают в шахматную игру, Майкл пытался «прочесть» собеседника.
— «Завещания»?
— Ах, прошу прощения. Вы ведь могли и запамятовать. Это картина, которую вы у меня украли.
Слова Джулиана постепенно стали доходить до сознания Майкла, и в мыслях у него поднялась буря, но одновременно с этим отдельные части головоломки стали складываться в целостную картину. Этот человек — не кто иной, как Джулиан Зивера, сын Женевьевы. Именно его Женевьева боялась, его называла опаснейшим человеком. Первоначальное смятение Майкла уступило место гневу, когда он понял, что это только начало.
— Вы украли мою картину, Сент-Пьер. Въехали в Швейцарию и похитили картину, на поиски которой я потратил семь лет.
Он говорил с почти сверхъестественным спокойствием, пугающим своим очевидным несоответствием ситуации.
Майкл бросил взгляд на закрытую дверь библиотеки.
— Раздумываете, куда бежать, что делать? Однако прежде, чем вы броситесь бежать, — Джулиан улыбнулся, — потрудитесь заглянуть в папку.
Майкл перевел взгляд на папку на краю стола. Отдавая себе отчет в том, что ожидать следует самого худшего, он все же взял ее.
— Вы у меня в руках, Майкл. — Фальшивая улыбка Джулиана исчезла.
Майкл открыл папку, и его мир распался. Папка была набита вырезками из газет с сообщениями о загадочном взломе офисного здания в Швейцарии. Но этим ее содержание не ограничивалось. Следом пошли зернистые, явно снятые с помощью приборов ночного видения, фотографии его самого, бегущего по заснеженному мосту в Женеве.
— Не так уж трудно было обнаружить связь между этими двумя событиями. Вы, — Джулиан грозно указал пальцем на Майкла, — были любимым вором моей матери.
Майкл молча смотрел на Джулиана. В его чувствах попеременно брали верх то страх, то ярость.
— Я знаю, что моя мать уговорила вас похитить у меня картину. И мне также известно, что предмет, спрятанный в ней, находится теперь у вас.
Майкл промолчал. Он-то знал, что скрытое содержание картины, вместе с явным ее содержанием, уничтожено — разрезано на полосы и растворено в кислоте.
— Я потратил годы на поиски этого полотна, и вот как раз тогда, когда мне, после стольких лет, удалось ее заполучить… впрочем, теперь у меня есть кое-что получше. Мой собственный, персональный вор. — На лице Джулиана вновь заиграла улыбка. — Вы с вашими талантами поработаете на меня. Вы кое-что для меня добудете. Мы с вами заключим сделку, Майкл.
Майкл ненавидел боссов, терпеть не мог действовать по указке, а более всего не выносил шантажа.
— Речь идет о шкатулке, которую вы должны для меня найти. Как я уже сказал, мы заключим сделку, и я намерен выполнить свою часть договора. Многие нашли бы эту сделку честной. Я не только не передам папку, которую вы только что просмотрели, в Интерпол, но еще и намерен предложить вам нечто, для вас очень ценное. Нечто незаменимое — то, чего вы жаждали, чего искали.
— Я не…
— Вам придется. — Эти слова были произнесены тихо, почти шепотом.
Чувствовалось, что ярость переполняет Джулиана. Под влиянием чувства, несовместимого со всей его прежней манерой, лицо у него побагровело, жилы на шее вздулись. Словно надеясь таким образом успокоить свою ярость, он стал потирать правый висок.
— Повторяю, — продолжал Джулиан. — Вы добудете для меня бесценную, единственную в своем роде античную шкатулку под названием «Альберо делла вита» — «Дерево жизни». Произведение искусства, шедевр из чистого золота. Столетиями о ней никто ничего не слышал, она считалась пропавшей в месте, в которое многие побоялись бы проникнуть. Но для человека с вашими способностями это будет замечательная возможность испытать себя.
— Я не нуждаюсь в проверке своей состоятельности, — отрезал Майкл.
Он прилагал все усилия, чтобы не выдать клокотавшей у него внутри ярости и говорить спокойно.
— И я не поддаюсь шантажу. Советую вам подыскать себе другого помощника. Такого, которому нужно что-то себе доказывать. Или очень жадного.
— Я не знаю никого, кроме вас, способного выполнить задачу. Кроме того, вы единственный, кого соблазнит предлагаемое мною вознаграждение. — Речь Джулиана стала подчеркнуто медленной. — Эта награда имеет ценность только для вас.
— Чем же таким вы обладаете, что может мне понадобиться?
— Я готов обменять эту вещицу на Стефана Келли. Вашего отца.
Обдумывая услышанное, Майкл прекрасно понимал, что его собеседник, при всех вежливых улыбках и показной любезности, при всем своем внешнем лоске, не знает жалости. Он столь же бездушен и опасен, сколь добра была Женевьева. И сейчас он, ради своей материальной выгоды, играет на струнах сердца Майкла.
— Я этого человека впервые увидел сегодня. И отец он мне или нет, но я не поддамся попыткам играть на моих чувствах.
— Разумеется, не поддадитесь. — Джулиан опять улыбнулся и принялся качать головой.
Распаляясь от гнева, Майкл с трудом сдерживался, чтобы не броситься на этого человека, который похитил его отца (а еще ранее, охваченный ненавистью к собственной матери, разрушил ее мир), и не задушить его своими руками.
— Как вы могли поступить так с Женевьевой, с вашей матерью? — Голос Майкла стал глухим от отвращения.
— Я знаю, вы думаете, я причинил ей вред, но вы заблуждаетесь. Я ее любил, я и сейчас ее люблю. — Лицо Джулиана приняло задумчивое выражение, взгляд обратился внутрь. — Мне казалось, я ее знаю. В конце концов, она меня вырастила, любила меня. Но у нее было столько секретов, Майкл. Я и заподозрить не мог…
— Заподозрить что?
— Вам знакомо это чувство, когда близкий человек кажется чужим, незнакомцем, скрывающим от вас что-то самое главное? Вы знаете, что это такое, когда самый близкий человек исчезает, оставляя вас только гадать о причинах исчезновения? Предоставляя вам мучиться над целым сонмом других вопросов без ответов? Кто вы, кто они, где ваши корни? — Джулиан, углубившись в размышления, помолчал. — Думаю, теперь появилось нечто, роднящее нас.
— Что такого особенного в этой шкатулке? — нахмурившись, спросил Майкл.
— Что в ней особенного? — с тонкой издевкой повторил Джулиан.
Откинувшись в кресле, он устремил взгляд на Майкла. Несколько секунд прошло в молчании, прежде чем он вновь заговорил.
— А что особенного в «Джоконде»? В «Последнем суде»? В Сикстинской капелле, в «Давиде» Микеланджело? В том, что все эти произведения уникальны, представляют собой неповторимые образцы совершенства, являющиеся выражением понимания красоты, как она преломляется в сознании художника, вместе с тем скрывающие тайну его собственного сердца и его собственного творения. — Помолчав, Джулиан продолжил: — А в этой шкатулке особенное то, Майкл, что от нее зависит жизнь вашего отца; если вы мне ее не привезете, ему не жить.
