Он ушел к себе, а Марио, бледный и перепуганный, остался сидеть на кровати с контрактом в руках.
— Это тогда Парриш покалечился? — спросил, наконец, Томми.
Марио продолжал смотреть в пол.
— Нет. Тогда он убедился, что он везунчик. Ты знаешь, как впервые сделали тройное?
— Я слышал, будто оно получилось по ошибке. Только не знаю, правда ли это, или какой-то репортер состряпал.
— Нет-нет, это чистая правда. Джерард Майт сделал его случайно… Это произошло задолго до моего рождения, но Папаша его знал. Так вот, он сделал тройное и так изумился тому, что остался жив, что решил, будто исчерпал весь свой запас везения, бросил цирк и никогда больше не поднялся на аппарат. Это было в те времена, когда тройное еще называли «сальто-мортале»… ты знаешь, что это значит?
— Смертельный прыжок, — ответил Томми, вспоминая, как Папаша Тони говорил, что для Марио это «судьбоносный прыжок».
— Да, и это сальто убедило Парриша, что он везунчик. Клео рассказывала мне эту историю, когда я был ребенком. Когда ему впервые удалось сделать три оборота, он промахнулся мимо ловитора, ударился о растяжки, упал на пол и отделался сломанным пальцем. И тогда он решил, что ему везет, так везет, что можно вставить тройное в номер…
Голос Марио затих.
— Я тоже всегда думал, что мне везет. Возможно, следует выяснить это раз и навсегда.
— Мэтт, чтоб тебя, прекрати такие разговоры!
— Нет, Том, я серьезно. Если Парриш смог пережить это случайно, то я, наверное, смогу придумать, как сделать такое специально. Не изобразить, а именно сделать. Надо только понять, как у него получилось.
— И как же ты собрался это выяснять? — разозлился Томми. — Пойдешь к медиуму и вызовешь его дух?
Но Марио не повелся на подначку.
— Нет, конечно. Надо просто собрать все мои опыты с падениями и сложить воедино.
— Это невозможно, — сказал Томми.
И тогда Марио поднял голову и посмотрел на него с улыбкой, от которой у Томми кровь похолодела в жилах.
— На это у меня есть мнение самого Парриша. Или ты не понял, что то был он — тот хромой парень, захотевший увидеть тройное. Он был прав, Том. Нет ничего невозможного. Все на свете возможно, пока есть на свете глупцы, подобные нам — готовые идти вперед и ломать шею.
— Ты окончательно и бесповоротно свихнулся! — взорвался Томми.
— Разумеется, — ответил Марио с той же жуткой улыбкой. — Чтобы делать тройное, уже надо быть немного сумасшедшим. Везунчик, малыш, как ты не понимаешь, что это я убил Барни Парриша? Убил так же верно, как если бы сам спустил курок.
— Мэтт, какого черта… Ты даже не знал, что он мертв, пока нам Ридер не сказал!
— Я знаю. Но я все равно его убил.
— Да ты его не узнал, когда встретил! Ты его не видел с тех пор, как тебе было… сколько?.. шесть или семь! Что ты несешь?!
Марио до боли вцепился ему в руку.
— Помнишь, что рассказал Барт? Он сказал, что, когда Парриш застрелился, с ним нашли паспорт и газетную вырезку о молодом гимнасте, который делал тройное и разбился. Это был я, Том… Я единственный в том году делал тройные. Мы с
Сюзан обсуждали это в больнице. Какой-то придурок накропал душещипательную сказку — будто бы я покалечился на всю жизнь, больше не смогу ни летать, ни даже ходить… Мы с Сюзан смеялись! А Барни Парриш воспринял это всерьез. И застрелился, потому что знал, что это он начал всю историю с тройными. Он просто не смог жить с этой мыслью и застрелился.
— Марио, нельзя же винить себя…
— А как он мог себя винить? Но он обвинил, и это была его жизнь. А я даже не знал. Вот почему я хочу это сделать. Люди думают, что он неудачник, сдался. А теперь у меня есть возможность сделать что-то в его память. Этот фильм должен быть снят, Том. Я не вынесу, если его снова поставят на полку. Я делаю это для Барта. И для Сантелли. Но больше всего я хочу сделать это, — он сглотнул, — для Барни Парриша. В честь того, кем он был. И потому что он так много значил для меня. И потому что из-за него я там, где есть сейчас. И если мне придется рисковать, я рискну. Это будет не первый раз в моей жизни, когда я рискую своей шеей!
ГЛАВА 16
Впервые в жизни Томми не рад был вернуться в дом Сантелли. Это было единственное постоянное жилье в его жизни, а теперь оно оказалось в некотором смысле испорчено. Ему постоянно казалось, будто за ними наблюдают, будто ни одно слово или действие не остаются незамеченными.
Никогда еще они не работали так усердно. Они беспрестанно консультировались с Люсией о трюках, которые выполнял Парриш и его брат, а некоторые из них к настоящему времени стали довольно редкими. Как-то Марио горько сказал:
— Рэнди Старр проигрывает пари, если не называет этот номер «Летающие Сантелли представляют Барни Парриша!»
Все нервничали. Стелла будто бы постоянно пребывала на грани слез, Марио был суровым, раздражительным и требовательным. Один трюк, принесший Барни Парришу известность, успел кануть в Лету: двойное сальто с полупируэтом в конце — жуткая штука, для выполнения которой требовалось сойти с трапеции на скорости пушечного ядра, сделать два сальто, на той же дикой скорости сменить горизонтальное вращение вертикальным и из тесного клубка выпрямиться в движение вверх. Томми этот трюк приводил в ужас. Вольтижер приходил к ловитору неровно, и было практически невозможно поймать его так, чтобы распределить напряжение на оба плеча поровну. Никто со времен Парриша не проделывал подобное на манеже.
— Брось, Мэтт, — настаивал он. — Мы играемся с теми же вещами, которые оставили Джима и Парриша на
