Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
Хвала тебе, приют лентяев,
Хвала, ученья дивный храм,
Где цвел наш бурный Полежаев,
Назло завистливым властям.
Хвала и вам, студенты-братья…
И конечно, не случайно и не без влияния Полежаева одна из поэм Лермонтова тоже получает название «Сашка» (1835). Это в ней прозвучат пламенные стихи о Москве:
Москва, Москва!.. люблю тебя, как сын,
Как русский, – сильно, пламенно и нежно!
Люблю священный блеск твоих седин
И этот Кремль зубчатый, безмятежный…
Между тем осень 1830 года начиналась для Московского университета и для занятий в нем М. Лермонтова достаточно благополучно. Приведу отзыв университета об экзаменационных испытаниях Лермонтова из газеты «Русская мысль»: «Сентября 1. Правление Московского университета от ординарных профессоров Снегирева, Ивашковского, экстраординарного Победоносцева; адъюнктов: Погодина, Кацаурова; лекторов: Кистера и Декампа слушало донесение о том, что они испытывали Михаила Лермантова, сына капитана Юрия Лермантова, в языках и науках… И нашли его способным к слушанию профессорских лекций в сем звании».
Но именно тогда в Москве появились первые признаки эпидемии холеры. Это была та самая холера, которая заперла А.С. Пушкина в Болдине и положила начало знаменитой Болдинской осени 1830 года, когда великим поэтом было написано множество произведений.
Отрывок из частного письма от 10 сентября извещает: «В Москве большой переполох; разошелся слух, что в разных частях города мрут от холеры… Зараза приняла чудовищные размеры. Университет, все учебные заведения, присутственные места были закрыты, публичные увеселения запрещены, торговля остановилась. Москва была оцеплена строгим военным кордоном и учрежден карантин. Кто мог и успел, бежал из города… Арсеньева с Лермонтовым оставались в Москве». Студент П.Ф. Вистенгоф в своих позднейших воспоминаниях отмечает: «Января 12 1831 года в Московском университете возобновились занятия, но лекции, как самими профессорами, так и студентами посещались неаккуратно».
В это время много пишет и Лермонтов. Так, после стихотворения «Могила бойца» следует приписка: «1830 год – 5-го октября во время холеры-morbus». В эти годы им написано несколько поэм и драматических произведений: «Последний сын вольности», «Азраил», «Ангел смерти», «Измаил-Бей», «Испанцы», «Странный человек» и много стихов. Как показывают ведомости, в университет Лермонтов приходил крайне нерегулярно, отдавая преимущество занятиям по русской и английской словесности, немецкому языку и лекциям по истории М.П. Погодина.
В первой половине февраля 1831 года произошла известная история с профессором М.Я. Маловым в Московском университете, красочно описанная А.И. Герценом в «Былом и думах». По словам Герцена, Малов был глупый, грубый и необразованный профессор. Отношение к нему студентов было враждебным: 16 марта 1831 года студенты просто изгнали Малова из аудитории, выбросив вслед за ним его калоши.
А вот что случилось на репетициях экзаменов по риторике, а также геральдике и нумизматике. Поэт обнаружил блестящую начитанность сверх программы, но одновременно с этим – незнание лекционного материала, да еще и вступил в пререкания с экзаменаторами. После объяснения с администрацией рядом с его фамилией в списке студентов появилась помета: «Consilium abeundi» («Посоветовано уйти»).
Таким образом, Лермонтова вынудили написать 1 июня 1832 года следующее прошение: «По домашним обстоятельствам более продолжать учения в здешнем Университете не могу, и потому правление Императорского Московского Университета покорнейше прошу, уволив меня из оного, снабдить надлежащим свидетельством для перевода в императорский Санкт-петербургский университет». 6 июня 1832 года ему было выдано свидетельство об увольнении. В ноябре того же года в Санкт-Петербурге Лермонтов поступил в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров.
Около этого времени умер отец поэта Юрий Петрович Лермонтов в своем имении в Тульской губернии. Первое официальное упоминание о его кончине, последовавшей в конце 1831 или в начале 1832 года, находим в названном уже в моем рассказе труде литературоведа В.А. Мануйлова «Хронологическая канва жизни М.Ю. Лермонтова»: «1832 год. Мая до 20-го. «Тульскому губернскому предводителю Елецкого помещика подполковника и кавалера Григория Васильева сына Арсеньева прошение» о том, что «после смерти… капитана Юрия Петровича Лермантова остался сын Михайла, достигший уже до 18-летнего возраста». Просьба внести его «в дворянскую родословную книгу Тульской губернии». « Труды Тульской губернской ученой архивной комиссии». Тула, 1915, стр. 91».
Назвав имя доктора филологических наук В.А. Мануйлова (а обе его диссертации посвящены творчеству Лермонтова), я хочу сказать читателю несколько слов об этом замечательном ученом. Он пережил блокаду Ленинграда, не покинув не только город, но и стены Пушкинского Дома, где ночевал и трудился в холодных залах Лермонтовского музея, буквально спасая его от налетов фашистской авиации, гася на крыше здания зажигательные бомбы.
Виктор Андроникович Мануйлов был еще и увлеченным хиромантом. Его абсолютно точные предсказания человеческих судеб по линиям ладоней в свое время поражали многих. А в числе его «пациентов» были, например, Сергей Есенин, Алексей Толстой, Анна Ахматова, многие политики и государственные деятели.
Ошибся Мануйлов лишь однажды, гадая по руке великой балерины Галины Улановой. Он предсказал ей кончину в 17 лет. «Но мне уже значительно больше», – возразила ему знаменитая танцовщица. Долго размышлял по этому поводу профессор Мануйлов, но вскоре все объяснилось: Уланова работала над партией Жизели в одноименном балете и так вжилась в образ, что сценическая судьба героини (а она по сюжету погибает именно в 17 лет) отразилась на рисунке линий ладони. Я думаю, что пророком Мануйлова сделала его неутомимая работа над изучением творчества Лермонтова. Ведь великий поэт был истинным пророком, равно как его дальний шотландский предок Томас Лермонт…
Автобиографические черты М.Ю. Лермонтова явственно проступают в его незаконченном романе «Княгиня Лиговская» (1836), в образе главного героя Жоржа Печорина. Раскроем главу 5 этого романа Лермонтова: «До девятнадцатилетнего возраста Печорин жил в Москве. С детских лет он таскался из одного пансиона в другой и, наконец, увенчал свои странствования вступлением в университет, согласно воле своей премудрой маменьки. Он получил такую охоту к перемене мест, что если бы жил в Германии, то сделался бы странствующим студентом. Но скажите, ради бога, какая есть возможность в России сделаться бродягой повелителю трех тысяч душ и племяннику двадцати тысяч московских тетушек! Итак, все его путешествия ограничивались поездками с толпою таких же негодяев, как он, в Петровский, в Сокольники и Марьину Рощу…
У Жоржа была богатая тетушка, которая в той же степени была родня и Р-вым. Тетушка пригласила оба семейства погостить к себе в Подмосковную недели на две, дом у нее был огромный, сады большие, – одним словом, все удобства. Частые прогулки сблизили еще более Жоржа с Верочкой; несмотря на толпу мадамов и детей тетушки, они как-то всегда находили средство быть вдвоем: средство, впрочем, очень легкое, если обоим этого хочется.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
