Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
Взгляни на этот лик; искусством он
Небрежно на холсте изображен,
Как отголосок мысли неземной,
Не вовсе мертвый, не совсем живой;
Холодный взор не видит, но глядит
И всякого, не нравясь, удивит;
В устах нет слов, но быть они должны:
Для слов уста такие рождены…
Историк Москвы и замечательный краевед Иван Кузьмич Кондратьев (1870–1904) пишет в своей книге «Седая старина Москвы»: «Открытие Московского университета последовало 26 апреля 1755 года в казенном доме у Воскресенских ворот, где впоследствии помещалась Городская дума и другие присутственные места и на месте которого находится массивное трехэтажное здание Московского исторического музея. Проект же университета был составлен Иваном Ивановичем Шуваловым и утвержден императрицей Елизаветой Петровной 12 января 1755 года. Главным предметом ожидания правительства при учреждении Московского университета было уничтожение раскола и ересей в народе».
Примечательно упоминание Кондратьевым об университетском духе XVIII столетия, ряд традиций которого сохранялись еще и ко времени поступления в университет М.Ю. Лермонтова: «Студенты и гимназисты помещались в обширных залах главного здания, именовавшихся камерами, и ходили всегда напудренные; студенты носили шляпы и шпаги, которые вручались им торжественно при производстве в студенты. Благонравнейший и отличнейший по успехам студент занимал лучшее место, под образами в переднем углу, и назывался камерным. В Благородном пансионе Московского университета лавки в классах были устроены горой, и самая верхняя называлась «Парнасом». В столовом зале лучшим воспитанникам предлагался отличный обед, а для ленивых был «осиновый стол», на котором ставилась только огромная чашка щей.
В 1763 году конференция просила не продолжать уроков после обеда зимой, при наступлении сумерек, с 5 часов вечера, так как воспитанники подвергались опасности ночью быть или съеденными собаками, или ограбленными ворами. За дурное поведение студентов сажали на хлеб и воду, одевали на три дня в крестьянское платье, а на деньги, вычтенные у них из жалованья, покупались Библии на славянском языке, которые студенты были обязаны читать по воскресеньям. На Пасху для развлечения студентов устраивались на университетском дворе качели.
С Фоминой недели, т. е. с весны, начинались военные экзерциции. Прогулки студентов за город совершались в строю попарно. На кулачные бои у Заиконоспасского монастыря или на Неглинной разрешалось выходить только гимназистам; студентам это было строго воспрещено. За важные проступки студентов судили профессора; суд поручался юристам; все дела излагались на латинском языке. Между студентами часто происходили диспуты».
«В 1785 году, – отмечает в своей книге И.К. Кондратьев, – императрица пожаловала университету место на Моховой, которое принадлежало прежде князю Барятинскому, и 125 тысяч рублей для построения на пожалованном месте нового дома. В следующем году, 26 августа, последовала закладка дома, и к 1788 году дом был выстроен и при нем церковь Великомученицы Татьяны. Первоначально храм был расписан художником Клауди. В храме находятся две иконы – Св. Николая Чудотворца и Св. Елизаветы, – писанные известным римским живописцем Рубо в изящном византийском стиле.
В 1768 году, вскоре после издания «Наказа» Екатерины II, лекции на всех факультетах университета начали читать природные русские на русском языке. Иго латинского языка чувствовалось еще вначале, когда профессора-иностранцы громко провозглашали, что латинский язык – ключ ко всем знаниям. Главным противником этого мнения явился профессор Поповский, который при открытии своих философских лекций всенародно объявил: «Нет такой мысли, какую бы по-российски изъяснить было бы невозможно».
Мне довелось впервые войти в здание Московского университета на Моховой через два века после его открытия, когда я сдавал вступительные экзамены на исторический факультет. Меня окружали образы славных первооткрывателей и не менее известных студентов МГУ. Помню, сдавал я английский язык, читал преподавателю рассказ Марка Твена «Часы» (The Watch). Девушки группками жались в углах огромного холла, и, когда я выходил, громко шептались: первая пятерка! Напротив высился Кремль, и в душе моей гордо звучали строфы Лермонтова: «И этот Кремль зубчатый, безмятежный!..»
Новое здание Московского университета на Моховой
Здание Московского университета на Моховой строили в 1789–1793 годах по проекту великого русского зодчего, родившегося в Москве, – Матвея Федоровича Казакова (1738–1812). Архитектор вложил в эту постройку столь много сил и таланта, что почувствовал недомогание и умер в 1812 году, лишь только узнал о московском пожаре, погубившем множество домов при вступлении французов в древнюю русскую столицу. Затем университет перестраивал Д.И. Жилярди.
Студентом Московского университета Михаил Лермонтов состоял с осени 1830 года до лета 1832 года. Еще один любопытный факт: со знаменитой плеядой студентов университета того же времени (В.Г. Белинский, А.И. Герцен, Н.П. Огарев, И.А. Гончаров, Н.В. Станкевич) знаком Лермонтов, к сожалению, не был. Но зато в коридорах и в аудиториях гремела слава другого воспитанника Московского университета – поэта Александра Ивановича Полежаева (1804–1838).
Матвей Федорович Александр
Иванович Казаков Полежаев
Полежаев отучился здесь полный курс, с 1820 по 1826 год. Здесь он начал писать стихи и вскоре прославился шуточной поэмой «Сашка». В поэме много стихов, посвященных Москве:
Различноцветными огнями
Горит в Москве Кремлевский сад,
И пышнопестрыми роями
В нем дамы с франтами кишат.
Музыка шумная играет
На флейтах, бубнах и трубах,
И гул шумящий завывает
Кремля высокого в стенах.
Какие радостные лица,
Какой веселый, милый мир!
Все обитатели столицы
Сошлись на общий будто пир.
При выпуске он получил высшее для выпускника звание действительного студента, ему поручили написать оды в связи с празднованием дня основания университета и выпускного акта.
Но вскоре все рушилось. По доносу, попавшему на глаза царю, Александра Полежаева, уже избранного в 1826 году членом Общества любителей российской словесности, отправляют служить на Кавказ рядовым солдатом. Лермонтов, как все студенты, знал о судьбе Полежаева. Обращаясь к Московскому университету, Михаил Юрьевич записал следующие свои строки (1836):
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
