— Я понял, — ответил Тенгис, — твое решение заслуживает уважения, все-таки я тебя не убью.
На обратном пути сотник проведал Матвея — тот уже оправился от раны и вернулся в свою сторожку, правда, на охоту еще не ходил, питался тем, что выращивал на своем огородике. Пожалев старика, Георгий отрядил дружинников набить для него дичи впрок, а сам отправился в скит. Ему хотелось побыть одному.
По дороге он размышлял о том, как причудливы бывают повороты судьбы. Еще несколько недель назад он был один. Свободен как сокол, что охотится в небесной выси. А сейчас его сердце что-то тревожило. Он стремился к скиту, где жила девушка из видения.
Ворота скита были закрыты — на границе было неспокойно. Матвей сообщил сотнику о новых бесчинствах, творимых Волками. Довольно долго пришлось объяснять, кто он такой и зачем приехал.
Врата отворились, лишь когда появилась мать игуменья. Она испытующе оглядела сотника, затем проводила его в большую просторную избу. Она хотела сначала поговорить с Георгием.
— Сейчас я пришлю Александру, жди здесь. Вижу, что не обидишь ее, но будешь ли осторожен? — испытующе глядя на сотника, спросила она. — У нее никого, кроме тебя, не осталось. Да и что с тобой? Жив ли? Она до последнего времени не знала. Свет ее души задуть легко, как свечу.
— Я никогда не причиню ей зла, — твердо ответил сотник.
Через минуту в горницу вбежала Олеся. Со времени последней встречи она расцвела. Хорошие новости ее преобразили.
Георгий не мог налюбоваться на нее.
— Так, значит, вот кто был моим ангелом, — негромко сказал сотник.
— Не говори так, не гневи Бога, — испугалась Олеся.
— Хорошо. Спаси тебя Бог за то, что меня выходила, — искренне произнес Георгий. Олеся в смущении опустила глаза.
— Ты умирал, а я… просто не могла этого допустить. Я все время молилась, и Бог меня услышал, — щеки девушки зарумянились, — а потом князь оставил часть женщин и раненых в скиту, а сам поехал дальше. Только тебя почему-то с собой забрал. И я уже не знала, что с тобой, жив или сгинул в какой-нибудь сече.
— А что ты все это время здесь делала? Ты хочешь принять постриг? — сердце сотника замерло. От ответа на этот вопрос зависело многое.
Олеся улыбалась.
— Нет, я просто здесь живу в послушницах: больше мне жить негде. Когда привозят раненых — ухаживаю за ними. Когда раненых нет — помогаю сестрам.
Голова сотника кружилась. Георгий мучительно думал, что ему делать. Девушка всколыхнула в нем одновременно разные чувства. Радость от разделенной любви и страх неминуемой потери.
С одной стороны, он понял, что ему просто необходимо, чтобы Олеся теперь всегда была рядом. Только сейчас осознал он, как до этого был одинок.
С другой стороны, Георгий боялся связывать себя семьей. Было смутное время. Его в любой момент могли убить, оставив Александру вдовой.
Этот выбор угнетал его. Легкость, с которой сотник скакал в скит, оставила его.
Решение далось с огромным трудом.
— Ты все хорошее и светлое, что было и есть в моей жизни, — медленно произнес он, — но мы не можем сейчас быть вместе.
Георгий так ненавидел себя за эти слова.
— Почему? — удивилась Олеся.
— Моя жизнь принадлежит князю. Я не хозяин сам себе. Будет плохо, если в тот момент, когда мне потребуется отдать свою жизнь, я промедлю из-за того, что задумаюсь о тебе или детях, которые могут у нас родиться.
Георгий так боялся произнести все это, а Олеся, казалось, нисколько не расстроилась и не удивилась.
— Я все равно буду ждать тебя, — только и ответила она, — служи князю спокойно. Не думай обо мне.
Георгий встал. Ноги, казалось, принадлежали не ему, а каменному изваянию.
— Прости меня, — произнес он, будто сглотнув комок, мешающий говорить.
Сотник развернулся и вышел в сени.
Олеся выбежала его проводить. Георгий вскочил на коня и, не обернувшись, поскакал за ворота.
— Он вернется за мной, — убежденно сказала Олеся матушке игуменье, когда сотник скрылся за поворотом.
По приезде в Галич Георгий первым делом зашел к боярину Демьяну Тимофеевичу — нужно было исполнить поручение, данное в дороге князем.
Привязав коня у крыльца, он зашел в сени. Дверь в горницу была приоткрыта, слышались голоса.
Что-то заставило его замереть и прислушаться. Говорили двое. Один голос принадлежал хозяину — боярину Демьяну. Другой — боярину Науму Всеславичу.
— Неладно, что князь опять против бояр пошел, — говорил Демьян, — вся дань ляжет на наши плечи. Не было такого, чтобы бояре за холопов платили!
— Не было и не будет! — отвечал Наум. — Не так, так эдак избавимся от Даниила. Слыхал я, что степняки, те, что знак пятилистник имеют, нападут на скит недалеко от степи.
Сердце Георгия внезапно онемело, так что сотник не мог вздохнуть. Еще никогда он не испытывал такого страха, хотя сотню раз ходил под смертью.
— Если и теперь князь не пойдет татарам мстить, тогда недостоин он славы своей юности! Там и голову сложит.
Нужно предупредить!
Еще не оправившись от потрясения, медленно, не привлекая внимания, он стал пятиться из сеней, как вдруг спиной натолкнулся на кого-то.
— Так, кто это у нас? — раздался знакомый голос. — Егорша, княжий прихвостень! Теперь сочтемся, собака!
Сотник на миг замер от неожиданности. Митяй, приказчик боярина.
Удар кистеня пришелся сзади по шее слегка вскользь — Георгий попытался увернуться.
Сотник упал. Боль затопила сознание, но как же болела душа!
Заговорщики быстро и деловито связали его подвернувшимся под руку поясом, воткнули в рот кляп, чтобы не подавал голоса, а на голову надели мешок. Одного из любимцев князя в Галиче мог узнать если не первый встречный, то наверняка второй.
Георгия взяли под руки и потащили. Тащили недолго. Сквозь мешок сотник услышал разговор, скрип блока и лязг цепи. Потом ему снова пришлось сделать с десяток шагов, и вдруг пол под ним исчез.
Падал он недолго, но стукнулся больно — приземлился в неудобной позе. То, что его бросят в пору б, он догадался еще по лязгу цепи. Слишком характерный звук, но приготовиться к падению все равно не успел.
Полежал, восстанавливая дыхание.
Интересный поворот.
Сколько раз он привозил сюда людей, но сам очутился в темнице впервые.
Как мне отсюда выйти?
Темно, от въевшейся в стены вони невозможно дышать.
Георгий осторожно встал на колени — туман в голове еще не рассеялся.
Наверное, вот здесь и сидел Семён. Может быть, на этом самом месте.
