вампиры, пили энергию из половой сферы человека, из его первой чакры, расположенной ниже пупка, в основании позвоночника. Это нижний центр человеческого существа. В тот период все главные помыслы человека, основной приток его сил приходился на первую чакру. Таково было мышление людей; они только что осознали секс и решили, что это самое главное. Наибольшим авторитетом пользовался тот человек, который имел наибольшее количество партнеров и потомства. Древние люди — огромного роста и героического сложения — возводили храмы в форме половых органов, они разделили весь мир на мужское и женское начала, и в конце концов дошли до гомосексуализма и скотоложества. От последнего возникли так называемые «снежные люди» и другие человекообразные существа, ошибочно называемые предками человека. Фаллический, сексуальный культ встречается и сейчас, как атавизм, вроде хвоста. То был подростковый период развития человека, и Твари были причастны его уровня, хотя, конечно, они гораздо ниже в развитии.
Но все в этом мире работает как часы. Настало пора взрослеть, и цветущие архипелаги, на которых обитали древние расы, ушли на дно океанов. После наступило похолодание. Многие погибли, а тем, кто уцелел, пришлось бороться за свое физическое выживание, за жизнь своего рода, народа, сообщества. Так постепенно мы подошли к периоду, известному современной науке. Центр энергии постепенно поднимался все выше и выше. Соответственно менялись и Твари. Среди людей всегда были гении, те, кто был старше основной человеческой массы. Одни учили окончательной свободе и счастью, законам любви и освобождению, как многочисленные святые, учителя, риши, будды; другие — злые гении — были на порядок ниже предыдущих, и даже не на порядок, а несопоставимо ниже, потому что они не смогли освободиться от привязанности к самим себе, к своей личности. Они застряли в развитии как в сломанном лифте, но, разумеется, они заперли себя сами. Частичное просветление опасно; самолюбивость этих людей, их злость были воистину запредельны, их интеллект был изощренным. Они открыли ту эпоху эгоизма, в которую мы живем сейчас. Вслед за ними потянулось большинство.
Человечество растет не только в количестве, и злых гениев стало очень много. Тварей, что паразитируют на них, тоже прибыло. Вместе с энергией они пьют мысли своих доноров, и потому кажутся умными; в сущности это пиявки, некая разновидность космических элементалов, и потому они берут самое худшее.
Три тысячи лет назад Твари, так сказать, высшего порядка отъединились от остальных, подавили их, и начали активное вторжение в мир людей. Они вмешались так незаметно и решительно, что на сегодняшний день управляют политикой, финансами, даже культурой всех крупнейших и наиболее развитых стран, хотя их понимание не может подняться выше идеологии и коммерции. В центре идеологии — мысль о так называемом «Я», которое неспособно прожить без другой иллюзии — мысли, что все делится на белое и черное. Из этой мысли вытекают все остальные, создают замкнутый круг, полный страдания, и ментальный поток поступает к Тварям бесперебойно.
— И что же делать? — иронично спросил Русинский. — Снова думать яйцами? Или перебить всех Тварей и стать яйцеголовыми?
— Ты ничего не понял, — сказал Дед своим обычным хрипловатым голосом.
Это превращение внезапно разозлило Русинского, как будто Дед сошел с трибуны кремлевского съезда, вернулся в родной колхоз и вместо того, чтобы нажраться как все нормальные советские люди, продолжал докладывать. Наверное, советская власть все же задело Русинского своим ведьмовским помелом.
— Я вот чего не понял, — процедил Русинский. — Если Твари цепляют людей, то почему они тебя не цепляют?
— Так нечего цеплять.
Русинский больше не мог терпеть гладиаторский бой сомнений.
— Все это очень интересно, и может, ты и вправду избранный… Только почему я тебе не верю?
Дед улыбнулся в моржовые ницшеанские усы.
— И правильно делаешь. Вот Митя, например. Хороший человек был, ученый, но слишком верил во всякую фигню. У меня всегда было чувство, что он чего-то не понимает. Когда он говорил о Тварях, то прямо зеленел. И когда о людях, которые не въехали пока… А чего он понимал под матрицей? Ты понял?
— Я думал, ты объяснишь.
Дед раздраженно махнул рукой.
— И эта конспирация…
— А ты?
— Что я? Ты должен сам найти. Чего выставляться? Это что тебе, игра «Зарница»? Пионэры, блин? А Митя? От кого он шифровался? Неужто думал, что Твари не знают его адрес? Да они в курсе, когда он в первый раз в пеленки насикал. Кино насмотрелся, что ли?
— Тогда почему его убили?
— Подставился потому что! Не ждал. А может, они хотели вас двоих замочить, ты-то щегол еще, да вот опоздали. Нет, не думаю, что Митя получил какую-то особую шифровку. Хотя стоп.
Дед замер на месте и пробежал взглядом по квартире, как будто видел ее в первый раз.
— Ай-яй-яй… — прошептал Дед, подойдя к шкафу с книгами. Из ровного ряда выглядывал «Малый атлас СССР». Закладка из куска черной бумаги отметила страницу с картой Киевской области. Сделанная карандашом надпись гласила: «Река Полынь. Май».
— Ну и что это значит? — пробормотал Дед. — Ты понял?
— Понял, — процедил сквозь зубы Русинский. — Ну ты и говно, старый.
Дед врезал коротким хуком слева. Русинский судорожно хлебнул воздух и согнулся пополам.
— Был бы ты чужой, проигнорировал, — с легкой укоризной проговорил Дед и поставил книгу на место.
Русинский присел на диван и, пытаясь совладать с дыханием, через силу проговорил:
— Спасибо. Грохнуть бы тебя, падлу…
— Ночь на дворе, — тихо сказал Дед. — Митя ждет.
Пункт о доверии Русинский оставил на потом. Стараясь ни о чем не думать, он помог Деду завернуть покойника в ковер. Молча они вынесли сверток вниз, сложили в коляску, и тяжелый как судьба ИЖ, пробравшись на окольную дорогу, понес их из города прочь.
О ЧЕМ ПОЕТ НОЧНАЯ ПТИЦА
Дед заглушил мотор неподалеку от берега реки. Там, на небольшом полуострове, справа и слева поросшем соснами, горел костер. Из тени деревьев проступали силуэты автомобилей. Возле костра собрались несколько десятков человек в штатском и в желтых, синих, белых, черных и шафрановых рясах. Среди них Русинский рассмотрел несколько женщин. Пестрота одежд собравшихся была съедена темным, почти беззвездным небом. К тому же они так естественно вписывались в ландшафт, что Русинский заметил их только подумав, что здесь должны быть люди.
От реки поднимался холод. В глубине ночи поблескивали далекие огоньки города, словно сгорел дом и рассыпались головешки. Вокруг простиралось безучастное, ни в ком не нуждающееся пространство; что-то неясное поднялось с самого дна души, и потерявшись в этом холоде, Русинский подумал: «Не дай Бог оказаться тут одному. Когда
