1933 г., как только Гитлер пообещал признать земельные конкордаты, из уст католических епископов перестали звучать повторявшиеся не один год запреты на участие в национал-социалистическом движении и предостережения против него; летом заключение и ратификация конкордата с Ватиканом на некоторое время привели к установлению удивительно дружественных отношений между епископатом и правительством Третьего рейха. Однако в среде мирян-католиков возносимая епископами хвала свободе вероисповедания, гарантированной теперь государством, вызывала весьма сдержанный отклик. Сторонники партии Центра и Баварской народной партии еще не преодолели разочарования от того, что Ватикан отрекся от политического католицизма и не выговорил однозначных гарантий для плотной сети католических организаций. Многие верующие не могли и не хотели сразу забыть о глубоком недоверии к национал-социалистическому движению, давно посеянном в их душах его тоталитарным мировоззрением и острой враждебностью к церкви. И тем меньше готовы были это сделать, чем яростнее им приходилось сражаться с рядовыми национал-социалистами за право на существование религиозных обществ, католических детских садов, социальных учреждений или молодёжных групп. Хотя многие местные пастыри благочестиво обходили эту тему молчанием, курия и епископат, одобрив конкордат, отдалились от массы прихожан и низшего духовенства. Не желая того, церковные иерархи убрали барьеры, которые еще стояли на пути католической Германии в гитлеровское «народное сообщество». Последующее политическое лавирование епископов еще сильнее ослабляло способность католической среды к сопротивлению, что и проявилось на выборах в рейхстаг в ноябре 1933 года.
К этому времени как раз наступил первый перелом в национал-социалистической церковной политике в отношении протестантизма. Поскольку протестантская церковь была раздроблена на независимые земельные церкви, исходное положение здесь во многом оказалось сложнее, а кое в чем проще: у протестантов практически не имелось принципиальных предубеждений против национал-социализма — напротив, существовали несомненные точки соприкосновения с ним. Не один год цитадели протестантизма являлись также цитаделями НСДАП. Царившие в земельных церквях антиреспубликанские и националистические настроения находили выражение в желании иметь единую «имперскую церковь» во главе с «имперским епископом». Весной 1933 г. близкое к национал-социализму движение «Немецких христиан», не будучи одиноко в своих устремлениях, наиболее решительно добивалось изменения церковной организации. Дело дошло до открытого конфликта, когда представители земельных церквей, в большинстве своем консерваторы, выдвинули на пост имперского епископа не гитлеровского «уполномоченного по делам протестантской церкви», бывшего пастора Кёнигсбергского военного округа Людвига Мюллера, а руководителя приютов «Бетель» Фридриха фон Бодельшвинга. В ответ «Немецкие христиане» открыли кампанию протеста и пропаганды, в ходе которой в конце концов сам фюрер однозначно высказался в пользу Мюллера. Чтобы покончить с внутрицерковной борьбой, которая в Пруссии уже привела к назначению церковного комиссара, в июле были проведены всеобщие церковные выборы. «Немецкие христиане», поддерживаемые всей мощью партийного аппарата, завоевали на них большинство в две трети. Затем «штурмовые отряды Иисуса Христа» избрали Мюллера имперским епископом на Генеральном синоде в конце сентября 1933 г. в Виттенберге.
Правда, незадолго до этого возникла Чрезвычайная пасторская лига, выступавшая против «теологии» «Немецких христиан», требовавшей, среди прочего, введения «арийского параграфа» для церкви. Появление конфессиональной оппозиции, к которой всего за неделю присоединились 2 000, а за несколько месяцев — почти половина всех протестантских пасторов, знаменовало начало упадка влияния «Немецких христиан». Под впечатлением от этого нового движения имперский епископ Мюллер старался проводить посредническую политику; заместитель фюрера Гесс призвал НСДАП соблюдать нейтралитет в церковных вопросах. Обострение конфликта было режиму ни к чему. Поскольку «Немецкие христиане» — «ударный отряд церкви» — продолжали разжигать страсти своими требованиями, сводившимися к абсурдной нацификации протестантской теологии, имперский епископ лишил их своего покровительства. Вскоре и «Немецкие христиане», и в конечном счете сам имперский епископ утратили влияние, а из Чрезвычайной пасторской лиги вышла Исповедальная церковь.
Этот первый опыт наложил неизгладимый отпечаток на развитие отношений между протестантской церковью и национал-социалистическим режимом. Несмотря на роднившее их национально-политическое сходство, попытка полной «унификации» церкви, включая церковную организацию и теологию, провалилась, вызвав к жизни стойкую оппозицию. Борьба с церковью продолжалась еще не один год, но лобовых атак национал-социалисты больше не предпринимали. Как и в отношениях с католической церковью, режим отныне перешел к мерам по общественно-политической нейтрализации. Это не исключало время от времени попыток возобновления более агрессивного курса, а то и тотальной конфронтации, к которой стремились партийные идеологи — Альфред Розенберг, а позднее Мартин Борман. Надежды на «великое сведение счетов» Гитлер откладывал на послевоенное время. Способность режима в определенных областях ограничивать свои притязания и не давать воли тоталитарным амбициям стала одной из предпосылок победы Гитлера на ноябрьских выборах 1933 года.
В середине октября фюрер внезапно объявил о выходе Германии из Лиги Наций, сигнализируя тем самым, что отныне его внешняя политика не будет иметь ничего общего с идущими в Женеве переговорами о разоружении. Таким образом, прежней «ревизионной дипломатии» был положен конец. Гитлер старался развязать себе руки для радикальной борьбы с Версальской системой. В «Обращении к немецкому народу» и получасовом выступлении по радио он мотивировал свой шаг необходимостью защиты национальной чести, ибо, по его словам, конференция по разоружению имела целью не позволить Германии добиться равноправия в военной сфере. Одновременно он назначил первый из всенародных референдумов, для которых в июле (вместе с законом о монополии НСДАП) была создана правовая база.
После кампании мобилизации, во время которой, несмотря на ее непродолжительность, были пущены в ход все имеющиеся средства и ловко использована поддержка епископов обеих конфессий и других общественных деятелей, сорока пяти миллионам немцев 12 ноября предоставили возможность дать ответ на вопрос: «Одобряешь ли ты, немецкий мужчина, и ты, немецкая женщина, политику правительства своего рейха, готов(а) ли ты назвать ее выражением твоего мнения и твоей воли и торжественно заявить о своей поддержке этой политики?» 40,6 млн чел. (95,1 %) сказали «да», около 3 млн чел. ответили «нет» или сдали недействительные бюллетени.
Параллельно с референдумом состоялись новые выборы в рейхстаг. Никто не посмел открыто упрекнуть в непоследовательности Гитлера, снова устроившего парламентские выборы, хотя еще весной он обещал своим благосклонным слушателям упразднить их. Эта процедура служила для того, чтобы отделаться от неугодных депутатов из НННП и партии Центра, вошедших после роспуска своих партий во фракцию НСДАП на правах «примкнувших». В едином «списке фюрера» (само это название, так же как формулировка вопроса, вынесенного на референдум, указывало на сознательное стремление сыграть на эмоциях) стояли главным образом имена заслуженных партийцев. Во время этого двойного голосования Гитлер впервые поставил все на одну карту во внутренней политике (так он в дальнейшем будет поступать и в политике внешней) — и добился триумфа: при явке 95,2 % в среднем по рейху 92,2 % избирателей проголосовали за единый список, а в протестантском
