на улице.
Клим поставил чайник наверх на самовар, осторожно взял самовар за уши и перед собою понес его на стол. Самовар все еще ворчал и шипел, подразнивая своим теплом. Сидор, склонившись над столом, вглядывался в сверкающий самовар. Оттуда, с гладкой поблескивающей поверхности его боков, улыбалось Сидору широкое, растянутое в стороны незнакомое лицо. Сидор невольно захохотал.
— Ты чего это ржешь? — спросил Клим.
— Увидел себя в самоваре, давно себя не видел.
— А-а-а! Гм... нашел, называется, работу человек.— Клим улыбнулся.— А знаешь, я, ей-богу, поехал бы теперь в деревню — так на месяц, на два и здорово там работал бы. Напрасно беспартийных не посылают.
— Почему не посылают? Вот и пошлем, погоди немножко. Тогда, отец, наведешь там порядок.:.
— И наведу...
Пили чай. Клим наливал его из стакана в блюдечко, подолгу ждал, пока он совсем остынет, и тогда пил. Между глотками говорил:
— И на заводе надо было бы, как говорят, порядок навести. Не хватает его. Не хватает хорошего хозяйственного глаза. Разве есть толк в нашем литейном? Разве это работа? — Клим опять заговорил зло.— Не предмет дают для обработки, а лом. Гонят в отходы чугун, портят. Да если бы на хорошего хозяина, он бы так подтянул, а мы возимся, уговариваем...
— Опять заворчал. А разве наказаниями что-нибудь сделаешь тут? От одних наказаний толку мало.
— Мало. Ты их уговаривай еще, а они в отходы.
— Не-ет! Надо, чтобы не только администрация говорила, а чтобы сами рабочие, чтобы вот вы, токари.
— Ты секретарь, почему этого не сделаешь?..
— Дай же мне, отец, хоть слово сказать. Я за этим к тебе и пришел.
Клим замолчал. Но не успел Сидор начать разговор, как Клима опять прорвало:
— Взял бы, как секретарь, подзадорил наших хлопцев, у нас дружные, мы бы их и подтянули.
Сидор развел руками.
— Вот тебе и на. Дай же мне сказать. За этим, говорю, и пришел я к тебе. На бюро мы обсудили. А теперь я к тебе пришел, чтобы ты это организовал. Понимаешь?
— Я-то понимаю,— ответил Клим.— А ты подсоби. Приди к нам на летучку и сказани слово, а то у меня не так складно получается.
— У тебя не получается! Как же! Целый час говорил, мне слова не дал вымолвить, и у него — не получится... Условились?
— Ну, конечно. Я зря не говорю.
Потом, закрывая за Сидором дверь, Клим еще раз сказал:
— Так я летучку послезавтра в полдень соберу, а ты приди, скажешь слово, поможешь...
* * *
В комнату бюро, где находился Сидор, Клим забежал прямо с работы. В пальцах он держал длинную, свернутую пружиной железную стружку. Подойдя, бросил стружку на стол перед Сидором.
— Наши обедают уже,— проговорил он.— Я что надо сделал, поговорил со старшими хлопцами, а на летучке утвердим свои пункты.— Он опять взял со стола стружку, повертел ее в пальцах и согнул. Стружка разломалась сразу на три куска. Клим бросил их на стол, на бумаги, лежащие перед Сидором. Сидор смахнул стружку на пол.
— Так ты приходи сейчас же после обеда,— сказал Клим, постоял минуту, что-то вспоминая, и вышел.
Напротив окна большой застроенный плац. Еще весной прошлого года он пустовал. Там паслась чья-то корова, да еще ходили под присмотром детей два гуся. Плац зеленел густой молодой травой. На траве играли стайками дети. Гуси важно щипали траву желтыми клювами. Часто склоняли низко, над самой травой, свои белые гибкие шеи и, вытягивая их на всю длину, шипели угрожающе на детей.
Летом плац измерили, обгородили плотным забором из досок-ополок и начали возить кирпич, железные балки и лес. Тогда же начали закладку фундаментов для новых заводских цехов. И все лето на плацу велись работы, с каждым днем все выше и выше поднимались новые заводские стены.
Сидор почти каждый день бывал на стройке, и, несмотря на это, он всегда, возвращаясь домой после работы, останавливался у забора и сквозь узкие щели между досками подолгу смотрел на строительную площадку. За оградой долго делали фундаменты. Затем долго, казалось Сидору, выводили стены. Стены постепенно вырастали, стягивали простор плаца в неправильный обрубленный треугольник и полнили плац своим свежим багрянцем.
Посматривал Сидор на плац через заборные щели до тех пор, пока не выглянули из-за забора на улицу сами стены. Тогда у него появилась другая привычка. Когда надо было идти мимо, Сидор потихоньку шел по тротуару подальше от стройки, чтобы видеть ее издали. Идя, следил за каждым прохожим, следил, как тот реагирует на строительство. Если прохожий замедлял шаг, поглядывая на стройку, Сидор незаметно присоединялся к незнакомому, шел рядом с ним и спрашивал, показывая на плац:
— Что, нравится?
И когда незнакомец спрашивал, что там строится, Сидор охотно объяснял:
— Завод, новый завод. Вон видишь,— говорил он, останавливая прохожего, чтобы показать старый заводской двор,— там старый завод, и не завод, а скорее мастерская, а это новые цеха строят: литейный, кузнечный, токарный, жестяный...— Сидор останавливался рядом с незнакомцем и вместе с ним, словно тоже впервые, любовался большой стройкой, всегда находя в ней что-то повое, чего прежде не замечал.
...Теперь зима. На площадке молчаливые заснеженные здания нового завода. Над просторными их стенами уже стоят высокие стропила. Из-за города на новый заводской двор приходит метельный ветер. Он подолгу бродит над пустым двором, прячется в лесах, сердито свищет, заблудившись там, а вырвавшись, гоняет под стропилами снеговые белые табуны.
— Глядишь на новый?
Сидор вздрогнул и отвернулся от окна.
— На новый засмотрелся? — опять спросил Панас.— Ну, как решили?
— Поедешь. Месяца на два, чтобы и сев провести там,—сказал, не отрывая взгляда от окна, и добавил: — А здорово все-таки мы растем. В прошлом году весною природой отсюда любовались, а теперь завод. Интересная, брат, наша жизнь. Вот какая интересная.— Он развел в стороны руки.— Давно ли в больнице холодной лежали, удирали оттуда, чтобы не околеть, не было сил топливо достать, а теперь заводы строим...
Оттого, что вспомнил Сидор барак-больницу, Панасу захотелось тоже что-то сказать, сравнить былое с чем-то, но сказал лишь два слова:
— Хорошо, брат...— и, помолчав, глядя на стройку, добавил: — Так я на днях и поеду.
— Хочешь в токарный на митинг? — спросил Сидор.— Токари литейщикам ультиматум предъявлять будут. Клим организовал. Добрый он, ворчит, как хозяин, что бы ни
