моей памяти.
Там была Лили, там был любящий меня Ивар, там было тепло и солнечно, как этим летом, когда жизнь казалась бесконечной, и такой же бесконечно счастливой.
— Просыпайся, пора идти, — слышу я безразличный голос, окончательно выдергивающий меня из теплых объятий сна.
— Куда? — спрашиваю я, бросая взгляд в окошко, там уже вечереет и небо кажется темно-свинцовым. Накрапывает мелкий дождь, кажется. Содрагаюсь всем телом при одной только мысли, что сейчас придется вставать и куда-то идти.
— Время пришло, — мягкий безжизненный голос Сандры звучит для меня тревожно. Она явно переживает, но не может выразить этого.
— Какое время?
— То самое.
Я встаю и кутаюсь в свою изодранную робу, пытаясь прикрыть место, где она была изрезана ножом. Но сквозняк, задувающий в щели, все равно заставляет меня дрожать всем телом.
— Холодно, — говорю я зачем-то, прекрасно зная, что Сандра никак не отреагирует.
— Это тебе не пригодится сегодня, можешь вовсе снять ее, — говорит она.
Я мотаю головой, чувствуя, что к горлу подступает тошнота от страха. Дрожь бьет все мое тело от осознания того, что сейчас должно случится что-то страшное. Что-то необратимое, и со мной и со всеми остальными, кто прибыл сюда.
— Что сейчас будет?
— Ты все увидишь.
— Ты можешь дать мне какой-то совет, как пережить то, что будет?
Она какое-то мгновение молчит, но после, решительно качает головой.
— Это только твое, только ты решаешь, что будет. Ты и море.
Она ведет меня, босую, по холодному коридору. Ноги при каждом шаге сковывает ледяная хватка.
Остальных девушек ведут так же, как меня, держа за плечо, чтобы не убежали. По обеим сторонам от коридора стоят сестры с зажженными свечами. Они смотрят на тусклые огоньки в своих руках, но я знаю, что если я попробую вырваться и убежать, они тут же схватят меня, поэтому даже не рискую.
Встречаюсь глазами с КЛем, которую ведут чуть позади меня. Лицо у нее сосредоточенное и злое. Она дергается и пытается вырваться, но ее держит сама мать Плантина своей огромной ручищей.
— Будешь дергаться, — рычит она в лицо КЛем, — я разобью твою голову о камни, и на этом твой жизненный путь будет завершен.
Мать плантина переводит взгляд на меня и ухмыляется.
— Чтоб ты сдохла, — бросает Клем и плюет ей под ноги, едва не задевая ее необычное облачение, кажется праздничное. Темная ткань расшита блестящими красными и синими нитями, образующими волнообразный узор. Точно такие же наряды у всех остальных сестер, включая Сандру, не считая того, что у матери Плантины одежда черная, а у них темно-серая.
Мать Плантина размахивается, и крепко держа одной рукой КЛем, другой бьет ее тыльной стороной ладони по щеке, оставляя красный след.
Я непроизвольно дергаюсь, не в силах смотреть на это.
— Не трогай ее! — вскрикиваю я и пытаюсь кинуться на Плантину. Но две сестры из тех, что держали свечи, вдруг подходят ко мне и хватают за руки с двух сторон, оттесняя Сандру.
— Кричать и разговаривать нельзя, — говорит мне одна из сестер.
— И что вы сделаете? Вы и так ведете нас на смерть.
— Разве мы мертвы? — странно спрашивает меня сестра, чьего имени я не знаю.
Они ведут нас вверх по лестнице, на ту самую площадку, на которой мы уже были недавно. и выстраивают в том же порядке.
Все сестры выходят на площадку вслед за нами и встают вокруг, заключая нас в кольцо. Огоньки их свечей трепещут на ветру но не гаснут.
Темный силуэт сгорбленный настоятельницы Крессиды уже поджидает нас на площадке, словно провал в потусторонний мир. Она выглядит в своей угольно черной рясе так, будто сама смерть вырезала кусок из реальности, чтобы явиться в мир, чтобы украсть последние остатки света у дня.
Блэйк стоит чуть поодаль, скрестив руки на груди. Он кажется единственным ярким пятном на фоне серого неба, серого камня и темно зеленого моря на закате без солнца.
Я встречаюсь с ним глазами и он едва заметно кивает… Или, быть может, это кажется мне?
Я вздрагиваю, едва мне стоит услышать шипящий голос настоятельницы.
— Снимите тряпки. — шипит она.
— Но нам же холодно! — возмущенно восклицает кто-то из девушек.
Несколько глухих ударов и она замолкает. С нее снимают робу и оставляют голой и дрожащей. Остальные снимают одежду без разговоров. Клем делает это гордо. Я вижу, как по щеке ее струится кровь от удара. Она смотрит строго вперед, не обращая внимания ни на что, кроме фигуры настоятельницы..
Я снимаю свои изрезанные тряпки и бросаю себе под ноги.
Холод уже кажется мне чем-то постоянным. Чем-то, что будет сопровождать меня теперь всегда. Я чувствую его острые иглы, впивающиеся в мое тело одновременно со всех сторон и повторяю одну и ту же фразу у себя в голове.
«Я должна выжить. Я должна выжить, Я должна выжить.»
— Сами то вы все в одежде, — вдруг говорит она.
— Не думаю, деточка, что ты хочешь увидеть мое дряхлое тело обнаженным.
— Я хочу увидеть, как ты летишь с горы и разбиваешься о камни, — говорит дрожащая Клементина, как и все вы тут. Чтобы вас всех забрало в пекло.
— Твоя душа горит, — перебивает ее КРессида. — Я надеюсь этот огонь поможет тебе.
— Пошла ты, старая мразь! — сдавленно говорит Клементина, обнимая себя за плечи, пытаясь хоть так согреться.
Подведите ее сюда, — рявкает настоятельница и сестры тут же подводят Клем к ней.
— Ты хочешь вечно дрожать от холода и страха, или хочешь стать той, кто выше этого всего? Тебе повезло, что ты оказалась здесь. В месте, где ты можешь вознестись, обретя истинную кротость.
— Если хотите убить меня, делайте это без разговоров, — перебивает Клем настоятельницу. — Меня тошнит от всего, что тут происходит. От вас, от вашей книги и от всех ваших дел.
К моему удивлению, настоятлеьница даже не пытается ударить ее. Вместо этого она берет с маленького столика рядом с собой что-то и подает Клементине.
— Съешь это, — говорит она.
— Что это такое?
— Это твое спасение, грешница, — шипит Крессида.
— Мне просто надо съесть эту штуку? И все? — Клементина берет в руки что-то вроде раковины и раскрывает ее.
Внутри лежит моллюск наподобие устрицы, переливающийся тусклым голубым светом.
— Глотай, — шипит Крессида.
24
Все внимательно смотрят на Клем. Она окидывает взглядом собравшихся и останавливает его на мне, держа в руке раковину, которую дала ей Крессида. Я вижу, что ей очень страшно, но она не показывает этого, по крайней мере старается.
— Им меня не убить, сестренка,
