– Конечно, – сказал я.
– Поставим за калиткой сетку[21] и будем отбивать по очереди.
– Хорошая идея, – сказал я.
– Совсем немножко позанимаемся, – сказал он.
– Идет, – сказал я.
– И на последнем школьном автобусе вернемся домой, – сказал он.
– Идет.
Позанимались что надо. Задержались после тренировки, и сначала я подавал, а Кребс отбивал мяч за мячом, мяч за мячом, мяч за мячом. Пару раз мои мячи пролетали близко от калитки, а один раз я вроде бы даже задел столбик – но перекладины не свалились.
А один раз…
– Это был гугли? – спросил Кребс.
Я кивнул.
– Неплохо. А ну-ка повтори.
Но у меня так больше ни разу и не получилось.
Потом Кребс подавал, а я отбивал почти все мячи.
Три раза он попал в калитку – два раза потому, что запулил гугли. А два отбитых мной мяча поймал на лету. Настоящий мастер.
Подошли Саймон Сингх, и Майкл Челл, и Стив Ян, но Кребс сказал им, что мы тренируемся вдвоем, и они сказали: «А, ну ладно». И мы тренировались чуть ли не до последнего автобуса, сняли сетку, собрали крикетные мячи и отнесли все в спортзал, и Кребс сказал: – По мячу ты бьешь очень неплохо.
– Куда мне до тебя, – сказал я.
– Послушай-ка, Джонс, – сказал он. – Все уладится.
– В смысле – с крикетом?
– И с крикетом тоже.
Я посмотрел на него.
Он открыл дверь кабинета Крозоски, затащил внутрь сумку с крикетными мячами. Я вошел вслед за ним, положил на сумку биты. Кребс водрузил наверх свернутую сетку.
– Крозоска дал тебе ключ? – спросил я.
– У нас нет ассистента по инвентарю, так что инвентарем заведую я. И на кроссе, и в крикете.
Мы вышли в коридор. Кребс запер дверь кабинета, надел рюкзак.
– Когда мне было года на два меньше, чем тебе сейчас, моя мать ушла от отца. Я никак не мог понять, как так получилось. Даже не знал, обижаться мне, грустить или еще что. А мой папа, казалось, тоже ушел куда-то – его стало не узнать. Раньше был блестящим спортсменом. В основном играл в крикет, но и в английский футбол тоже, бегал кросс. В Нью-Дели – мы там прожили два года – тренировал нашу школьную крикетную команду. А когда мама ушла, засел в четырех стенах – сидел в своей спальне, а иногда пытался готовить, и у него вечно все подгорало, – Кребс пожал плечами. – Он до сих пор в основном сидит дома.
– Ну а у вас уладилось?
Он снова пожал плечами.
– Теперь готовлю я. Живем более-менее нормально. А теперь за моего папу взялся Тренер.
Мы направились к последним автобусам. Их моторы рокотали на площадке перед школой. Ветер усилился – порывистый, даже холодный, и я поежился, потому что на тренировке здорово вспотел.
– Завтра увидимся, – сказал Кребс. – И вот еще что, Джонс…
– Чего?
– Не позволяй сшибать перекладины. Идет? Не позволяй – и всё.
И я вдруг почувствовал, что не могу отпустить его просто так. Мне показалось, что в его словах про перекладины есть какой-то очень важный смысл – что-то, благодаря чему все может перемениться. Настолько важный, что мне показалось, что я сейчас разревусь.
Настолько важный, что Кребса надо выслушать очень внимательно.
– А как этого не позволить? – спросил я.
Кребс засмеялся.
– Ну, знаешь, Тренер бы сказал: «Принимайте обдуманные решения и помните, кто вы».
И побежал к автобусу, идущему в северную часть города, – тот уже отъезжал, но притормозил, открыл двери. Кребс помахал мне рукой и уехал.
Автобус, идущий в восточную часть, дожидался, и я в него сел.
И всю дорогу домой ломал голову: как же мне уберечь перекладины?
15
Шутер
«Шутером» называют мяч, который после подачи и отскока от грунта летит намного ниже, чем ожидал бетсмен. В таких случаях срабатывает фактор неожиданности и перекладины частенько удается сбить.
Дворецкий меня уже поджидал – как будто знал, что я приеду последним автобусом. Стоял у ворот, с Недом на поводке.
– Что, прямо сразу идем? – спросил я. – Я только что вернулся.
– И Нед сознает это со всей остротой, как вы можете догадаться по его скрещенным лапам.
– Разве они скрещенные?
– Будь его лапы чуть подлиннее, он бы их скрещивал. – Дворецкий передал мне поводок. – Желаете ли вы, чтобы я составил вам компанию?
Я пожал плечами.
– В вашей стране не самый высокий уровень культуры, молодой господин Картер. Вы принесете отечеству большую пользу, если постараетесь не подавать дурной пример.
– Мне надо бы сначала поздороваться с мамой.
– Ваша матушка пошла по делам в церковь Святого Михаила.
Я уставился на него.
– Она никогда не ходит в церковь Святого Михаила.
– В таком случае сегодняшний день – исключение из правил. Пойдемте.
И мы пошли вокруг квартала, и Нед рвался с поводка, волоча нас за собой, потому что ему было невтерпеж. По всей видимости.
Пока я ехал на автобусе, окончательно похолодало, и теперь ветер срывал пачками первые желтые листья и прижимал Неду уши к голове. Нед, щурясь на ветру, трусил себе дальше.
– Итак, у вас была дополнительная тренировка? – спросил Дворецкий.
– У меня и Карсона Кребса.
– Достойный юноша. Даже недолгий срок жизни в Индии сделает из американца джентльмена.
– Ну уж наверное, – сказал я. Мы прошли мимо азалий Кечумов – почти все лепестки уже осыпались. Рододендроны Бриггсов, падуб Роккаслов, петунии Кертджи тоже почти отцвели. У ворот Билли Кольта мы остановились, потому что остановка потребовалась Неду. – Стоп, а откуда вы знаете про дополнительную тренировку? – спросил я.
– Я соотечественник сэра Артура Конан Дойла, – сказал Дворецкий. – Дедукция.
– Да какая там дедукция, – сказал я. – Вы просто знали.
Дворецкий – в кои-то веки – промолчал.
– Вы поговорили с Кребсом.
Ни звука.
– Это вы ему сказали, чтобы он потолковал со мной после уроков. Сказали, чтобы он организовал тренировку и тогда… Для чего? Чтобы он мог со мной поговорить? Про моего отца? Вы ему про моего отца рассказали? Как вы вообще узнали?
