у меня нет, но почему так хочется кушать?
— Ох, прости! — опомнился принц и принялся за ужин.
Чем больше насыщался Дилан, тем меньше чувствовался голод Ангелины. Девушка была готова поклясться, что чувствовала во рту вкус посредственной запеканки, словно ела сама. Она была бы рада съесть сейчас хоть что-то, но воспоминание о злосчастном яблоке гнали эту идею прочь.
Сразу после ужина каждый отнёс за собой посуду на кухню, и все дружной гурьбой последовали в собор на вечернюю службу. Дилан пропустил всю толпу послушников, остановившись у стены на выходе из столовой. Он был снова мрачен, сложил руки на груди и опустил голову вниз. Весь его язык жестов говорил о нежелании идти со всеми на молитву.
— Хочешь, не пойдём? — предложила Грация, пристраиваясь сбоку.
Дилан улыбнулся ей в ответ, но тем ни менее отрицательно покачал головой:
— Сейчас объявятся Хина с настоятелем и всё равно силком затащат нас. Упираться бессмысленно.
— Дилан, а можно странный вопрос? Ты верующий? И самое главное — кому сейчас будут молиться?!
— Я был крещён в святом источнике, когда мне даже года не исполнилось, — начал рассказывать принц. — Считается, что после этого дети получают защиту божества света, солнца и молнии — Солара. Ему и поклоняются наша церковь. Каждый день жрецы света приносят жертву Солару в виде специальных листьев из монастырского сада, которые кидают в жерло огромной огненной чаши посреди собора. Листья эти непростые, они пропитываются маной тех, кто их выращивает. Верующие, в прямом смысле, жертвуют богу частичку себя каждый день.
— И? Солар правда существует? Вот прямо как мы с тобой?
— Да, — коротко ответил Дилан.
— И ты всё равно не в ладах с религией?! — ошарашенно спросила Грация. — В нашем мире нет никаких богов, зато есть куча церквей, где люди занимаются самообманом.
— Получается, ты неверующая? — уточнил принц без осуждения.
— Пришлось ей стать... — грустно сказала девушка. — Знаешь, трудно верить в несуществующую чепуху, когда живёшь хуже, чем бедно, а твоя бабушка без конца молится и молится... А ещё тебя заставляет! Бесполезное это занятие, как мне кажется — кричать в пустоту, авось, кто услышит.
— Печально слышать... — с сочувствием сказал Дилан и погладил гриву Ангелины. — Но ты ошибаешься насчёт меня: я образцовый верующий, но молюсь я действительно редко.
— Я вижу в твоих мыслях образ матери... Это как-то связано с ней?
— Да, — напрягся принц. — Кстати говоря, молиться в нашем мире не совсем уж бесполезное занятие.
— Правда? И что происходит после молитвы? — Ангелине стало интересно, какого это, когда боги реально существуют.
— Божество может восполнить твою потраченную ману, а то и наделить особой силой на короткое время. Это как повезёт, или насколько искренне помолишься, — Дилан вдруг замолк и прислушался. — Ну вот и всё, она идёт...
— Дилан, что ты тут делаешь? Снова не хочешь идти в собор? — поинтересовалась Хина.
— Нет. Я просто тебя дожидался, — Дилан явно врал, но не подавал подруге вида.
— Какой джентльмен! — одобрительно сказала Хина, взяла за руку принца и потащила в сторону собора.
— Не отпустишь её руку — укушу обоих! — предупредила Грация, и Дилан в ту же секунду разжал пальцы.
— Что такое? Слишком взрослый, чтобы ходить со мной за руку? — печально спросила Хина. — Раньше ты сам водил меня...
— Тогда ты не была святой девой, — ответил принц. — Мне не нравится, как на нас косо смотрят, когда мы вместе.
— Хм... Я и не подумала об этом... Прости, Дилан!
— Проехали, — кивнул ей принц и просто пошёл рядом.
То, что местные называли простой вечерней молитвой, повергло Ангелину в шок: собор внутри оказался с огромной дырой посреди зала, откуда виднелись разноцветные языки пламени из большой жаровни. К яме вёл небольшой мостик (видимо для совершения обряда пожертвования листьев волшебного растения). Вся эта конструкция была огорожена небольшим фигурным заборчиком, словно никто и никогда туда не падал по неосторожности. Остальной зал в виде полумесяца был оснащён молитвенными скамьями, кафедрой и партером для хора. Не знай Ангелина, где оказалась, подумала бы, что находится в зале для жертвоприношений!
Лавки в зале быстро скрылись за спинами послушниками, девушки-монахини встали на ступеньки для хора, настоятель Скорцезе занял своё место перед кафедрой и сходу начал проповедь. Святая дева оставила принца около остальных послушников, сходила в одну из многочисленных дверей в соборе, а вернулась с охапкой жертвенных листьев, которые аж искрились магией — намолены так, что светятся!
Хина подошла с этим букетом к мостику, начала петь в унисон с хором послушниц и медленно подходить к жерлу священного огня. Дойдя до края, Хина россыпью бросила листья вниз, и пламя начало вести себя как живое, переливаясь другими цветами, принимая необычные формы.
— Амен, — объявил Скорцезе, а за ним повторили все присутствующие, включая Дилана.
Глава 12
После вечерней службы у послушников оставалось немного свободного времени на личные дела перед сном. Только покидать монастырь в позднее время не разрешалось, а так можно до отбоя заниматься всем, что не противоречит строгим правилам церкви света. Эти правила высечены в камне перед входом в собор, чтобы напоминать о себе подрастающему поколению. Список был неадекватно огромен, но включал в себя принципы, в основном обще моральные, нежели религиозные. Никаких тезисов про «мучайся при жизни — после смерти воздастся», скорее, «не веди себя как бессердечная мразь и относись к другим хорошо». Всё довольно мирно и справедливо.
Дилану наотрез не хотелось вечером сидеть в келье, а потому он повёл Грацию в сад посидеть на свежем воздухе. К удивлению Ангелины, послушники добровольно шли медитировать в сад сами, хоть они и могли провести личное время немного поинтереснее. Молодёжь, как-никак! Но тут — совершенно другой случай, ни в какое сравнение с миром Ангелины.
— Смотрю на их умиротворённые лица и не понимаю, — задумалась Ангелина. — Им на вид по двенадцать-шестнадцать лет.
— И что? — пожал плечами принц.
— Ты притворяешься или глупый? Это самый возраст для бунтарства, а они все такие спокойные, сдержанные... Живут бок о бок с противоположным полом, а проблем с этим, лично я, не наблюдаю.
— Так это же монастырь, ты чего? — не
