а также на ее желтые плевки – я сидел на кровати деда и бабушки наискосок от Марин и смотрел на нее. Мне не хватало смелости сесть на кровать Эйдбьёрг, чтобы оказаться прямо напротив Марин.
Жизнь преподала бедной Марсе, судя по всему, суровые уроки. Когда-то она жила на востоке в области Херад, там родила ребенка от человека по имени Бенедихт, также известного как Вшивый Бенси. Марса всегда звала его «Бенедихтом, отцом ребенка» и описывала его так: «Он не был трусом, этот Бенедихт». Судя по всему, их ребенок долго не прожил.
Марса приехала в Сюдюрсвейт с востока страны вместе с собакой по кличке Пятнаш. Марса очень любила пса, позволяла ему спать вместе с собой и приговаривала: «Пятнаш! Пятнаш! Не пора ли тебе по малой нужде?» Вот так может вспыхнуть любовь между рабочей лошадкой и псом на востоке Сюдюрсвейта, как и между собаками и достопочтенными людьми в цивилизованных странах.
Однажды у Марин появилась опухоль на горле, «одна из самых ужасных болезней», как говорили люди. Жители Сюдюрсвейта верили, что подобные недуги можно было вылечить теплым нутряным жиром собаки. Ради этого Пятнаша закололи, не говоря об этом Марсе, а жир пса в подогретом состоянии положили ей на горло. Тогда опухоль лопнула, и Марса полностью вылечилась. Однако она была совершенно вне себя, когда узнала, что ради ее здоровья пожертвовали собакой.
Когда-то Марса была работницей в Хали, вероятно, у Гвюдмюндюра Сигюрдссона, брата моей прабабушки. Тогда Марса была молодой девушкой, возможно, не лишенной красоты, пока жизнь не наложила отпечаток на ее внешность. Тогда в Герди жил Стейнгримюр Йоунссон, работящий крестьянин, сочинявший стихи в стиле атомистов. Оддни из Герди, невестка Стейнгримюра, как-то охарактеризовала его поэзию так: «Твои вирши очень похожи на стихи Хадльгримюра Пьетюрссона[43], царствие ему небесное».
– Это звучит не так уж и плохо, – сказал в ответ Стейнгримюр.
Стейнгримюр был прирожденным любителем горных походов и совершал их очень часто, хотя так и не стал основателем Общества альпинистов. Как-то раз весенней ночью Стейнгримюр спустился с гор, где искал овец. Марса в тот момент охраняла луг от посягательств чужих овец. Она увидела Стейнгримюра, а он – ее. Они повстречались неподалеку от поросшей травой низины, которая клином проходит через луг между Хали и Герди. Это место называется Гломпа (Дыра). На нее не выходили окна ни в одном доме, к тому же все хуторяне на тот момент крепко спали.
Стейнгримюр стал предлагать ей немного поразвлечься.
– Не буду, – сказала она в ответ.
– Я подарю тебе окорок вяленого мяса, если ты согласишься, – настаивал Стейнгримюр.
– Ну ладно, один раз я тебе это позволю, – ответила Марса.
Они оба исчезли из виду в Гломпе.
Но исполнение обещаний, данных перед таким событием, иногда задерживается, когда все закончено, и поэтому Марсе пришлось немного подождать обещанного Стейнгримюром окорока. Она пригрозила Стейнгримюру, что расскажет всем о произошедшем. Стейнгримюр был женат, только поэтому Марса все-таки заполучила окорок.
Вскоре после этого Марса тяжело заболела. Она пошла к Стейнюнн в Рейниведлире, сестре моего деда, и рассказала о своем недуге. Стейнюнн начала расспрашивать подробности, а потом и говорит:
– Ты беременна, бедняжка моя, но как это могло произойти?
Тогда Марса рассказала ей о приключении в Гломпе.
Ребенок родился мертворожденным, точнее, едва живым, и Марса приговаривала: «Не надо удерживать в нем жизнь!» У нее совсем не было на кого опереться.
Помнится, что старуха Марса покинула Хали осенью, после чего ткацкий станок опять водрузили на прежнее место в бадстове, и мне хотелось, чтобы хозяйка Тоурей с Брейдабольсстадюра пришла с пряжей и ткала длинными вечерами. Мне уже с малых лет нравились гости.
10
Коров содержали под чердаком бадстовы. Проходя по коридору к лестнице, ведущей в бадстову, можно было видеть их зады, поскольку в восточной часть строения не было перегородки в конце коридора. Зимой в сильные морозы и ураганы это отверстие закрывали стегаными мешками или французской парусиной, чтобы коровы не мерзли, хотя необходимость в этом случалась редко.
В Сюдюрсвейте никто не стеснялся жить под одной крышей с коровами. Они были частью семьи, даже ближе к ней душой и телом, чем лошади и овцы. Коровы платили людям тем, что давали им молоко – самую полезную пищу в доме. Над коровами, как и над людьми, стоял Бог, и некоторым обитателям Сюдюрсвейта начало казаться, что души буренок бессмертны. Просто коровы немного по-другому устроены.
В Хали было две коровы. Одну звали Поясница, а другую – Пятнистая. Поясница – крупная, с большими рогами, спокойная и солидная – давала много молока. Пятнистая – безрогая, с боязливым взглядом и злобной мордой, меньше Поясницы, и молока давала меньше. Пятнистая имела совершенно дурной характер. Иногда она вскакивала посреди ночи с диким ревом и начинала биться копытами о стойло. Тогда все, кто был в бадстове, просыпались, и никто не мог заснуть, пока она не успокаивалась. Словами не описать, какой я чувствовал ужас, когда слышал этот тарарам в ночной темноте. Это звучало как самый дикий шум во время дьявольского жертвоприношения. Я натягивал одеяло на голову и на одном дыхании бормотал молитвы и заклинания, только бы не слышать этот рев.
Мне пришло тогда в голову, что неказистая и безрогая Пятнистая так озлобилась из-за того, что у Поясницы были большие и красивые рога. Впоследствии, когда я уже начал разбираться в людях, я понял, что моя догадка была верна. Подобные случаи помешательства часто случаются и у людей. Однако недавно я услышал разговоры о том, что Пятнистая, возможно, видела в стойле какую-то нечисть, из-за чего и бесилась. После этого я разуверился в своей первой догадке о причинах ее буйного поведения. Какая-то нечисть! Теперь все понятно. Кстати, моя кровать была как раз над местом, где стояла Пятнистая. Была ли кровать той самой нечистью, вызвавшей приступ бешенства у коровы? Или она увидела злых духов, потому что сама была бешеной?
Но что же было той самой нечистью? Я часто слышал разговоры о нечисти и нечистых духах и, насколько я понял, это было одно и то же. Но что же они собой представляли? Это были не души умерших, не женщины из скрытого народа, не рождественские гномы, не кизяковый домовой и вряд ли – духи воздуха. Это было что-то мистическое и пугающее, нечто, о чем знали, но не хотели уточнять его природу. Я начал склоняться к мнению, что к коровам приставал черт, то
