Подходили рождественские каникулы, и Потапов, собравшись на праздники христославить по деревням, стал звать меня с собой.
- Если не будем просыпать, за праздники по рублю, а то и по полтора заработаем, - обещал он.
Такие большие деньги меня соблазнили. «Куплю валенки и сатину на рубашку», - решил я. И размечтался: приду в училище в новых валенках, в цветной рубашке - куда как красив буду! Пожалуй, и Таня заглядится… может, подойдет, спросит: «Где это ты, Вася, так разбогател?»
Потапов порасспросил людей, в каких деревнях лучше подают христославам, и накануне праздника, запасшись большими корзинками, мы отправились в путь.
До первой деревни мы добрались к вечеру, и, когда спросили у одной бабы, вытаскивавшей воду из колодца, у кого здесь можно переночевать, она сразу сказала:
- Идите к Борису.
Что это за Борис? Первый раз мы услыхали такое имя: в наших деревнях Борисов не было.
Он оказался не похожим на наших мужиков - курчавый, смуглый, как цыган.
- Ночуйте, ребята! Места хватит, и солома найдется, - сказал он, пуская нас в свою избу.
Изба была курная, без дымохода, стены и потолок черные от сажи. Вокруг стола, освещенного лучиной, сидело с десяток ребят разных возрастов, таких же курчавых и смуглых, как хозяин, проворно таскавших руками вареную картошку из чугуна, стоявшего посреди стола.
- Поешьте что бог послал! - пригласил нас хозяин.
За ужином, узнав, что мы пришли христославить, он пожалел нас:
- На улице мороз… К утру будет еще крепче. Как вы пойдете славить - еще замерзнете!
- Ничего, мы бегать будем, - успокоил его мой приятель.
- Это верно, - согласился хозяин. - Ноги кормят и греют волка.
Хозяйка тоже была добрая баба.
- Кушайте, кушайте, - угощала она нас, - да спать ложитесь! Вставать-то вам рано - славить надо идти до рождественской звезды.
После ужина хозяин принес со двора большую охапку соломы, расстелил ее на полу и пригласил нас ложиться вместе со всем его семейством.
Мы легли с краю, рядом с хозяином. Поскребывая ногтями свою волосатую грудь, он стал рассказывать нам о каких-то деревнях, где он когда-то жил и где бабы к празднику пекут большие белые булки.
- А христославам подают в той стороне? - заинтересовался Потапов.
- Подают, только не такие большие - поменьше, - сказал хозяин.
- А далеко та сторона? - спросил я.
- Вот когда солнце будет высоко, надо идти прямо в солнечную сторону, - ответил он. И, подумав, добавил: - Год, пожалуй, пройдешь.
- Да будет тебе про белые булки! - заворчала хозяйка. - Ребята, чай, и не видели их.
С мыслью о белых булках, о далекой солнечной стороне, где эти булки подают христославам, мы и заснули.
Хозяйка разбудила нас в темноте.
- Пора уж, а то рождественскую звезду проспите, - говорит она, расталкивая нас.
Жаль покидать избу, где на соломе так сладко спалось, но ничего не поделаешь: проспишь рождественскую звезду - прощай тогда надежда на валенки и на сатиновую рубаху.
Особенно хотелось мне заявиться в училище после каникул в сатиновой рубашке.
Выйдя из избы, мы смотрим на небо. Ночь морозная - звезды ярко светятся. Где она, эта рождественская звезда? Не загорелась ли уже?
Деревня еще спит. Тишина, только снег скрипит под нашими ногами. Окна темные, ни в одном не видно огонька - значит, не опоздали.
Подходим к первому дому, в одном из окон которого замечаем форточку; останавливаемся перед этим окном и громко запеваем:
Христос рождается, славите!
Пропели, а в окне по-прежнему темно. Запеваем снова, еще громче, - не помогает.
- Ну давай еще раз, только ты не жалей глотки, - говорит мой приятель.
Грянули во весь голос, и тогда подействовало. Открывается форточка, и хозяйка сердито спрашивает:
- Чего вас черт так рано вынес?
- Всходит рождественская звезда, - отвечаем мы.
- Сколько вас там?
- Двое, хозяюшка.
Из форточки на снег летят два куска хлеба. Мы подбираем их, кладем в корзинки и бежим к следующему дому.
У иного окна пропоешь трижды, но за окном никто не отзовется: не хочется хозяйке в такую рань подниматься с теплой постели, знает она, что мороз скоро прогонит нас от избы.
Вася Потапов христославит уже не первый раз, он подбадривает меня:
- Обожди вот… Загорятся в окнах огни, и тогда нас станут пускать в избы. Можно будет, отславив, погреться у печи. А попадем к доброй хозяйке - пригласит праздника ради в передний угол, даст горячего. С мороза-то как хорошо покушать горячего!
А пока, чтобы согреться, мы толкаем друг друга, стучим нога об ногу и все быстрее и быстрее бегаем от избы к избе.
- Ох, бедненькие! Собака в такую стужу лежит в сенях, а вы мерзнете под окнами, - пожалеет нас какая-нибудь сердобольная хозяйка, выглянув на крыльцо, и поскорее захлопнет дверь, чтобы не застудить избу.
Но вот уже посветлело, поднялись дымки над трубами - значит, можно уже пойти погреться.
Промерзшие до костей, заходим на огонек и запеваем с порога, забыв второпях закрыть за собой дверь.
Хозяйка кидается к печи, хватает сковородник:
- Вон, шаромыжники! Всю избу мне застудили!
Получив по голове сковородником, я растерянно повторяю одно и то же: «Христос рождается… Христос рождается…»
Мой проворный приятель, уже успевший выскочить в сени, кричит оттуда:
- Васька! Беги! Чего стоишь? Не видишь, что ли, - ведьма!
Только получив второй раз по голове сковородником, я прихожу в себя и стремглав выскакиваю из избы.
- Ведьма! Ведьма! - кричим мы оба в дверь. Мы не унываем - мало ли что может случиться? А в общем-то сбор идет хорошо - корзина уже тянет руку. Лесничий дал по кренделю, учитель - по баранке, а купец - по прянику.
Одна хозяйка оказалась знакомой отца; она поставила нам самовар и помогла продать соседу собранный нами хлеб по копейке за фунт. Впереди еще много деревень, а у нас уже по гривеннику в кармане.
Несколько дней странствовали мы так по деревням. Попадали и в богатые дома, где дальше кухни нас не пускали и сейчас же выпроваживали, как только пропоем. Попадали и к беднякам, где можно было и погреться у печки, и покушать горячего, сидя в переднем углу, и сладко поспать на соломе.
Под конец нашего странствования мы попали в
