смотрит на меня, она видит меня, меня, меня самого? Лицо ее бледно, белое как снег и как смерть, куда она идет, ох, за ней, она свободна, благодаря мне, человек свободен благодаря мне, что я сделал, я хочу улыбнуться, но лицо у меня твердое, будто застывшее, я больше не могу им пошевелить.
Наконец я собираюсь с мыслями, Боргес проходит мимо меня, взгляд стальной, голова втянута в плечи, как у сердитой птицы, я едва замечаю его, иду по сумрачным коридорам, спускаюсь по лестницам, чувствую себя одиноким, тело мое тяжелое как камень, я почти задыхаюсь, не могу больше ни о чем думать, меня придавила ни с чем не сравнимая усталость, что это за жизнь, вот я на улице, иду домой, кто знает куда, вдруг меня озаряет будто яркий свет в темноте: вот же он — пес, бурый сенбернар с белым пятном на лбу, это Нерон, ждет на другой стороне улицы, с лаем бежит ко мне, пересекает дорогу, пес, вот же он… как это возможно, что ему нужно от той девушки, принюхивается, что-то он в ней учуял, кого, что… нельзя, чтобы его увидели, иначе все кончено, пропасть, мы туда упадем, все, все, прочь, скорее, бежать, за угол, через площадь, по улицам, зверь следует за мной, огромными скачками, тяжело дыша, высунув язык, теперь через Тиргартен, останавливаются удивленные прохожие, оборачивается полицейский, я ничего не вижу, ни о чем не думаю, только бегу вслепую, дальше и дальше, к какой-то цели, к какому-то дому, я перед дверью, взбегаю по лестнице, я наверху, Грета, я в ее объятиях.
— Наконец-то ты пришел, я так волновалась, и пес опять убежал, он все время убегает, и когда ты был на фронте, тоже, однажды убежал на целый день, теперь опять придется долго искать.
— Он наверняка скоро вернется, наверное, уже вернулся.
— Мне запереть его, он опять пытался тебя укусить?
— Нет, нет.
— Что-то случилось? Нельзя его больше выпускать.
— Ничего. У него морда в крови? Хотя вообще-то все равно.
— Девушку оправдали?
— Да.
— Ты в этом помог?
— Да.
— Ты этому не рад?
— Рад.
— Но твое лицо… что-то такое в тебе, все время…
Почему она спрашивает, пусть не спрашивает, пусть никто не спрашивает, пусть меня оставят в покое наконец, я хочу найти такое место на свете, где можно тихо полежать, хочу закрыть глаза и умереть, лежать под землей, странный сегодня день, кажется, сегодня ровно год, как я вернулся, что произошло с тех пор, всё против меня, всё меня дергает, все время кто-то следит за мной, подглядывает и подстерегает, никак я не обрету покой, не получается, я как пепел на ветру, спасаюсь бегством от себя самого, где-то у меня есть цель, мой центр тяжести где-то вне моего тела, я все стараюсь ухватиться, но в руках пустота, никак не могу укорениться, все как-то ненадежно, хожу среди людей, странных и чужих мне: где, где же те руки, что наконец удержат меня, где то дно, куда я смогу опустить свою жизнь, я плыву по морю, держусь на волне, но на глубине покоится мой якорь, в синем мраке я лежу на месте, а наверху, наверху пляшу на свету.
— Ханси, — говорит голос рядом со мной, и синева льется на меня из глаз, полных любви, — Ханси, — очень тихо и нежно обнимает меня за шею, — я хочу тебе что-то сказать, мне так трудно, когда ты закрываешь глаза и сидишь погруженный в себя, как будто меня вовсе нет рядом с тобой, но я должна сказать, не могу больше держать это в себе, так бывает с горем, но и со счастьем, видишь, со счастьем, как это… почему ты тогда сказал, что у меня больше никогда не будет от тебя ребенка, а теперь, теперь все-таки получилось, что я… я теперь ношу… ребенка от тебя…
Я слышу какой-то звук, это музыка? Звучит голос, что-то говорит, я ничего не понимаю, не воспринимаю, ведь этого не может быть, это совершенно невозможно, это просто безумие, я задыхаюсь, хочется кричать, у меня будет ребенок, от нее, в ней, у меня ребенок, у меня ребенок, у меня ребенок… Грета!!!
— Что с тобой? Ты меня боишься? У тебя такое лицо… ты что, не рад?
Любовь может, я, теперь человек, это, это, вон там вот, любовь может, через пропасть, вон туда…
— Грета!
— Ты… — она ликует, ее голос дрожит, и смеется, и ломается, и скачет, как мой, — да отпусти же меня, твои руки, я так не могу дышать, сколько же в тебе силы, я задохнусь…
— Вечно, вечно, — потрясенно бормочу я, целую ее в губы, а из глаз ручьем льются слезы, теперь все хорошо, все-таки вышло солнце, все-таки счастье, всему настает конец, теперь ничего не может случиться, она перекинула мост, через всё, сильнее всего, теперь я включен в цепочку живых, теперь ничего не может случиться?!
Я снова хватаю ее в объятия, в моих глазах твердый и жгучий вопрос, она отклоняет голову, смотрит на меня, глубоко и серьезно, губы — ее ответ.
Теперь начинается жизнь. Любовь преодолевает жизнь, все хорошо, все хорошо…
Она уже устала, ей нужно прилечь, да, пожалуй, это чересчур, я несу ее на диван, она противится, на ее губах трогательная улыбка, она не хочет спать, я глажу ее волосы, кладу ладонь ей на веки, наконец она поддается, спит? я очень осторожно убираю руку, сижу рядом с ней, тоже закрываю глаза, я счастлив, в ушах звучит мелодия, я не могу ее узнать, время бежит, бежит неслышно, нужно удержать каждую секунду, большие часы тикают и тикают, взводятся для боя, который час, четыре гулких удара, четыре удара, я машинально считаю их, поначалу они звучат где-то снаружи, потом постепенно просачиваются в меня, что-то начинает жечь, да, четыре часа, не надо ли мне что-то сделать, Бусси, надо идти к ней, разве я ей не обещал, как будто вечность прошла, а было только вчера, какое мне теперь дело до нее, мое место здесь, но она будет ждать, она нарядилась и завила локоны, наверное, ее глаза уже смотрят на окно, очень темные и полные
