кресла и почувствовала, как сон обволакивает тело. – Артем звонил ему с моего телефона, номер остался в памяти. Давай поспим? Ехать еще долго.
– Хорошо.
Ученый, рассказывавший о Казани, тоже задремал, и водитель включил радио. Негромко и ненавязчиво зазвучали хиты девяностых. Через некоторое время приглушенная музыка стала фоном для моих сновидений.
На этот раз мне привиделся дом из детства, тот самый, который родители выставили на продажу. Дом окружал небольшой сад, где по всему периметру густо разрослись вишни, сливы и яблони, а вдоль всего забора разрослись кустарники желтой малины. Аромат собранных мамой свежих плодов и ягод разливался по светлой комнате, смешиваясь с запахом сушеной мяты и березовых дров, лежащих у печки. Я даже ощутила на языке кислый привкус маринада для заготовки помидоров и огурцов на зиму.
В этом доме у меня тоже был заветный шкафчик. Папа смастерил его по моей просьбе из старых ходиков с кукушкой. Вспомнив о нем, я решила заглянуть внутрь: вдруг за небольшой потрескавшейся дверцей найдется недостающий элемент тайны?
Я потянула на себя кольцо, приспособленное отцом вместо ручки, и отпрянула назад, зажимая себе руками рот, чтобы не закричать от испуга. На кривом ржавом гвозде, вколоченном в заднюю стенку шкафчика, раскачивались, издавая едва слышимый скрежет, медные часы. Не те, что остались в моей квартире. Корпус часов был открыт, и я наблюдала перед собой черный циферблат с желтыми, как глаза ведьмы из моих кошмаров, римскими цифрами. Борис Глебович утверждал, что их нельзя завести, но самая тонкая и длинная стрелка отсчитывала секунды. Часовая и минутная стрелки замерли на цифрах три и девять. «Три плюс девять – двенадцать», – подумалось мне. Ночь пролилась с циферблата и заполнила всю комнату серым туманом.
Два человека с красными звездами на будёновках вышли из него, схватили меня под руки и потащили к выходу. Солнечный свет после сумерек обжег глаза. Когда я, наконец, осмотрелась, то поняла, что стою у стены незнакомого дома. Красноармейцы вскинули винтовки к плечу, прицелившись в меня. Один из них даже не выбросил сигарету, она так и осталась торчать у него в уголке губ. Словно это минутное дело – лишить человека жизни, после которого все отправятся по своим обычным делам. Народ вокруг перешёптывался и ухмылялся, презрительно глядя в мою сторону, некоторые выкрикивали ругательства. Высокий человек в кожаной куртке поднял руку, и гомон постепенно утих, перетекая в мертвую тишину.
– Ланская Нелли Михайловна обвиняется в мошенничестве и, по постановлению суда, приговаривается к расстрелу, – прозвучал басовитый голос. – Приговор привести в исполнение немедленно.
Я задрожала. Но ведь все неправда! Нужно, всего-то, зажмуриться, чтобы ужасное видение исчезло. Щелкнули затворы. Если сон не растворится, то я в последний раз вижу солнце и бездонное голубое небо. Каково было убитым сестрам осознавать это? Жизнь измеряется годами, смерть – секундами. На каждую секунду приходятся сотни, нет, тысячи воспоминаний, закованных в тяжелые оковы страха. Как ни кричи, как ни плачь, в сердце ударит порыв боли, и наступит конец. Так зачем тратить драгоценное время на слезы?
Церемония затянулась, люди продолжали шуметь, комиссар в кожанке засунул руки в карманы и не спешил отдавать приказ, наслаждаясь моим бессилием. Красноармеец с кривым носом и желтыми зубами продолжал пыхать злосчастной сигаретой.
– Стреляйте, гады! – процедила я сквозь зубы. – У-у, как я вас ненавижу!
Комиссар расхохотался, вслед за ним от смеха покатились конвоиры и толпа, наблюдавшая за моим позором.
– Не все так просто, Нелли, – вплотную подошел он ко мне. В нос ударил крепкий аромат одеколона и пота. – Ты важное звено цепи. Беги! Что ты стоишь? Вон отсюда, чертова ведьма!
Ружья выстрелили в воздух. От испуга я распахнула глаза и увидела перед собой спинку соседнего кресла. Ольга дремала, прислонившись к оконному стеклу. Мелькали дачные домики. Мы подъезжали к Вологде.
Я нащупала в кармане телефон и набрала Марку. Он ответил короткой фразой, после чего сразу сбросил вызов:
– Подъехал к остановке, жду вас.
Я с облегчением выдохнула. Надеюсь, Марк не коснется запретной темы, не предложит завершить беседу, начатую на первой встрече. От Бориса Глебовича поспешили избавиться после того, как пришли новые сведения. Это означает, что либо семья Рыковых замешана в убийствах и заметает следы, либо некто хочет, чтобы я считала братьев источником бед. Я прислушалась к сердцу. В какую версию я верю больше?
Автобус затормозил у остановки неподалеку от вокзала. Ребята зашумели, собирая вещи.
– Вам помочь? – спросил Артем. Не дожидаясь ответа, он закинул за спину мой рюкзак и снял с полки Олину сумку.
– Спасибо, – пролепетала я, пробираясь за ним к выходу.
Марк курил у темно-синей «ауди» и, прищуриваясь, разглядывал прибывающие к вокзалу автобусы. Увидев нас, он потушил сигарету о мусорный бак и окликнул брата:
– Артем!
Он оглянулся, поставил сумки на скамейку и подошел к Марку. Они переговаривались пару минут на повышенных тонах, Артем был явно недоволен чрезмерной опекой. Наконец, он сел в машину, а Марк двинулся в нашу сторону. Когда он приблизился, озираясь вокруг себя, я почувствовала его тревогу и некоторую растерянность.
– Поехали, – небрежно бросил он мне. – Ольгу тоже могу подбросить.
Она, тем временем, отошла в сторонку и переговаривалась по телефону, возможно, вызывала такси.
– Не стоит, сама доберусь, – ответила я, избегая смотреть ему в глаза.
– Не дури, – оборвал меня Марк. – Тёма на нервах. Говорит, ты падала в обмороки на базе. Я бы не хотел, чтобы он дергался еще и по поводу тебя.
– Ладно, – уставилась я себе под ноги, а затем переключилась на Олю, ожидая, когда она закончит разговор.
– Что тут у вас? – подбежала она к скамейке с вещами.
– Ничего, – ответил Марк. – Просто предложил подвезти вас до дома.
– Отличная идея. Спасибо большое, – широко улыбнулась Оля и направилась к машине. Я, чертыхнувшись, последовала за ней.
Артем помог уложить багаж в машину и отряхнул руки от дорожной пыли, которая тонким слоем покрывала сумки.
Какое-то время мы ехали в полной тишине. Я вздрогнула, когда неожиданно заговорил Марк:
– Сегодня в новостях говорили о профессоре с вашей кафедры, но я так и не понял, что произошло.
– Несчастный случай, – сказала Ольга. – Борис Глебович проверял оборудование и упал в раскоп. Мы не знаем, почему так случилось. Врачи говорят, что у него могла закружиться голова. Если бы не камень, все бы обошлось.
– А вот и неправда! – возмутился Артем. – Я знаю, что профессора убили. Все было подстроено.
– Даже, если и так, никто разбираться не станет, – спокойно отреагировал на выпад брата Марк. Нет ни мотива, ни улик, ни свидетелей. Надо жить дальше.
Я зевнула и посмотрела в тонированное окно машины. А точно ли надо жить?
Марк остановил ауди у моего подъезда. Я сжала зубы. Он вел против меня собственную игру, подбрасывая очередные намеки на то, что ему многое известно. Не помню, чтобы в разговоре с ним я упоминала домашний адрес.
Артем потянулся к ручке двери, чтобы помочь мне с вещами, но Марк жестом остановил его и открыл багажник сам. Внутри у меня все замерло, похолодело.
– Есть разговор, – начал он, косясь на окно машины. – Когда сможешь прийти?
Я, набрав в легкие побольше воздуха и храбрости, ответила с неприсущим мне нахальством:
– Никогда.
– Отлично, – усмехнулся Марк и опять оглянулся.
