со стены сабли, взмахнул ими, вышел в круг. Круг расширился. Никто не хотел остаться без носа или конечностей. Все надеялись, что танец с саблями изгонит его горе. Нынешние жильцы приветствуют строителей прошлого. И благодарят — за толстые стены!
* * *
Мелькала за окном вечерняя Москва. Аня и мама ехали в машине. Аня гнала от себя мысли о Васе. Она не имеет права ни в чем его упрекать, что это за дворовые разборки? Мама тоже удивила. Оказывается, ей до дочери есть дело, раз она отслеживает Анины передвижения. Как странно, что до сих пор, когда речь заходила о маме, Аня больше верила домработницам, чем себе…
— Аня, я бы никогда не стала вмешиваться в твою жизнь, — начала мама, — но когда ты оказалась в этом доме, я очень испугалась.
— А что это за дом?
— Ну…
— Что за дом, мама?
Аня увидела, что они едут не туда. Не к дому — не к их, в смысле, дому. И вопросительно посмотрела на маму.
— Никакой интриги — просто надо прокатиться и договорить в машине, — улыбнулась та. — Послушай. Моя жизнь не привлекала тебя — и за это я ставлю себе пятерку. А знаешь, что я делаю? Я езжу по всему свету…
— Знаю, конечно. Курорты, спа, недели моды, шопинг.
— Я езжу по всему свету, — повторила мама, — и заговариваю свищи, грыжи, рожи. У тех, кому нельзя помочь. Еще в школе я прославилась тем, что умела заговаривать прыщи. Вывела их всем знакомым, окружила себя красивыми людьми. Один раз увидела, как у соседей умирает ребенок, — отказывает поджелудочная железа. Я глянула на его прыщавое рыльце с губками в коросте, представила, как он будет плохо смотреться в гробу. Думаю: дай хоть уберу прыщи. Его коляска стояла у фонтана, журчала вода… Я накинула на мордашку платок, сама плачу, а заговариваю. Утром смотрим — коросты отвалились, личико чистое, а УЗИ показало, что поджелудочная рубцуется, даже разрастаться стала. Как печень. Ну вот… Но главное, я умею заговаривать русалочью болезнь — знаешь, такую, когда вместо ножек хвост? Я не афиширую это, у меня нет диплома врача. Не знаю как, но у меня получается. Мне нужно только сесть у воды, я говорю, говорю и…
Прыщи, свищи… Аня напряглась. А ведь у нее самой никогда не было прыщей! Она тут же вспомнила, как лет в двенадцать мучилась от маминого присутствия: та садилась вечером у ее кровати, включала пошлейший домашний фонтанчик, создавая общность матери и ребенка, махала батистовым платочком и напевала какую-то умильную чушь. Но. С прыщами были дети олигарха Палкина, прыщами обсыпало мраморное чело Абрикосовой. А у Ани никогда, ни одного! Вот это поворот!
— …Я и тебя хотела вылечить — папа не дал, он же у нас традиционалист, — продолжала мама. Кажется, она говорила что-то и до этого. Аня просто не слышала, вспоминая. — Но ради этого моего дара он и женился. Да-да, я ведь еще и клады умею видеть. Он тогда был увлечен археологией, мы в университете вместе учились. Я ведь по образованию гидролог. Вода…
Мама не договорила. Зазвонил ее мобильный. Ошарашенная Аня скосила глаза: на экране было написано БАТЯ.
Прислушиваясь к словам мамы, Аня думала: что за батя? Мамин отец умер, бабушка жила одна, родители папы были в том же составе — только бабушка. Мама могла звонить на тот свет?
И зачем мама вдруг ей про себя рассказала? Придумала себе такой светлый образ, потому что поняла, какой курицей была все это время? Или наоборот… Все эти годы она специально выстраивала имидж глупенькой беспечной красотки? Имидж. О-о…
— А теперь пришло время, когда ты должна стать моим союзником, — обрывая размышления Ани, сказала мама. Няшечным своим голосочком. — Ты думаешь, папа из своих бизнес-соображений сносит квартал? В Новой Москве сейчас гораздо выгоднее строить. Нет, Аня, квартал этот хочу снести я, и мне удалось грамотно вложить папе в голову то, что теперь он считает своей идефикс и ради чего готов на многое.
— Но зачем сносить-то? Раз в Новой Москве выгоднее строить?
— Я гидролог. Они археологи. А здесь течет подземная река. Когда еще при царе построили водокачку, чтобы она снабжала водой этот квартал, русло реке перерубили, и воды ушли куда-то в сторону. На месте вашей школы когда-то стоял храм, при храме святой источник… А дальше как в сказке — в определенное время он становился более святым, в определенное — менее. Можно было объяснять это плохим поведением паствы, а можно…
— Свойствами воды! — ахнула Аня.
Оказывается, с мамой тоже было интересно говорить! И ведь тоже о спасении людей. Ане уже и так хотелось поспорить с папой и доказать, что бездомному надо дать не ужин и ночлег, а дом и работу, но…
— Но есть проблема, — вздохнула мама, паркуясь на подземной стоянке, — и не одна. Так что давай обсудим вот что…
* * *
Наступила ночь. Патимейкеры всё убрали и ушли. Перед сном уставший Петр обошел свои владения. Все стояло и лежало на привычных местах. Даже артефакты на столе были выложены как по линеечке. Только альбома с фотографиями среди них не было…
Глава 8
Засохший дуб
Мария Ботева[19]
— Слушай, сколько можно? — спросил Безнос и уселся на ближайшую лавочку в торговом центре. — Ты думаешь, обязательно покупать сегодня?
Уже часа два они с Лелей Абрикосовой бродили по «Изуми Plaza», обходя салоны связи один за другим. Откуда-то Леля знала про все модели телефонов не хуже продавцов этих самых салонов. И она рассказывала о них Пете так, что ему хотелось купить буквально каждый телефон. Но чем больше она говорила, тем неувереннее он становился. Мямлил, что ему надо подумать, и они шли в другой магазин.
Леля, кажется, надулась:
— Покупай тогда сам, чего я время трачу?
«И правда, чего она время тратит?» — подумал Петя. На каждой перемене Абрикосова заваливала его названиями моделей телефона. Каждая была как-то оценена:
— Отличный телефон! — говорила она про некоторые. — Если не будет лучше, сойдет, — про другие.
Вот и вся разница.
После уроков она сказала:
— Так, я все поняла. Пойдем вместе, — и взяла его под руку.
Дядя Федор заикнулся было, что пойдет с ними, но Леля отвернулась и вышла с Петькой на улицу. Тот только успел оглянуться и увидеть, как Дядя Федор стучит пальцем по виску.
И вот теперь они с Абрикосовой торчат в этой «Плазе».
— Слушай, ну давай зайдем куда-нибудь.
