с Ра. Оттого, что так быстро и непонятно попрощалась с подругой, у неё остался неприятный осадок и немалая доля беспокойства.
После бессонной ночи Скери с охотниками направилась в сторону западного леса, то есть, повернули туда, откуда пришли. Вот только к поселению Карион они не вышли, держались подальше от людей.
— Смерть, конечно, где хочешь найти можно, — рассудил Лэни, — а вот воплощение Смерти на рынке вряд ли встретишь! Будем идти туда, где редко ходят люди.
Так они и шли по направлению западного леса или, как правильно его называть — «Лиэри». Назван он так в честь жены древнего правителя. Лиэринна очень любила охотиться в том лесу и погибла под сводами его деревьев, неудачно упав с седла своего вороного.
Дом Ра находился у Лиэри, но Скери уже догадывалась, что они обойдут его стороной и даже не увидят.
Впервые за день остановившись перекусить, она устроилась на траве, достав из мешочка пшеничные лепёшки, флягу с чаем и кусочек копчёного сыра. Майк и Лэни тем временем разожгли огонь и в железных небольших плоских мисках пожарили яйца, которые съели с хлебом и овощами.
Они уже поели, а Скери до сих пор не расправилась со своей лепёшкой.
— Ты долго так… — наблюдая за ней, задумчиво проговорил Лэни.
Под его пытливым взглядом Скери чувствовала себя неловко.
— Раньше я быстро ела, просто, если есть медленно, быстрее наешься и на-дольше останешься сытым, — пояснила она.
Скери подумала, что вряд ли в скором времени сможет вдоволь наедаться, а значит нужно экономнее обходиться с едой и учиться обманывать голод. К тому же, в спешке она взяла с собой мало припасов, да и денег у всей компании хорошо, если на один раз перекусить в таверне наберётся.
— Жуй быстрее, — вдруг прошептал Лэни подсев к ней ближе, — иначе мало ли…
— Что? — Скери медленно отсела от него, но охотник вновь придвинулся к ней и задушевным голосом пояснил:
— Жуй быстрее, а то мало ли, можешь и не успеть поесть. В нашем деле надо спешить брать всё, что можешь от жизни.
Похлопав глазами, Скери пыталась понять, что он от неё хочет и, решив, что Лэни пытался пошутить, она хмыкнула и продолжила есть.
Недалеко от них сидел Майк, и это успокаивало её, так как его, в отличие от Лэни, она считала разумным человеком и старалась находиться к нему поближе.
Но вдруг этот разумный так резко поднялся и ринулся куда-то в сторону, что Скери испуганно вздрогнула.
— Я знаю, куда именно нам идти! — крикнул он, махнув рукой.
Лэни вскочил на ноги, довольная улыбка нарисовалась на его лице, тёмно-рыжие волосы взлохматил ветер, и вид у охотника вмиг стал взъерошенным. Он потушил костёр. Да как! Лэни прыгнул в него, и остервенело потоптался в нём, подняв в воздух облако пепла. Благо костёр был маленьким.
Когда Скери поняла, что Лэни уже поравнялся с другом, а она всё так же сидит с недожёванной лепёшкой за щекой, то спешно пошла за ними, кажется, начиная понимать шутку Лэни про еду.
«У одного возникла идея, он тут же ринулся куда-то, даже не озвучив её, а второй, не прося объяснений, бросился за ним. И я вынуждена идти с ними… Весело», — подумала она, впрочем, внешне ничем не выразив своих мыслей. Скери, разве что, выглядела удивлённой.
Глава одиннадцатая
Она шла беззвучно, дыхание её было единственным, что слышалось в этом коридоре. Она, чтобы удержаться на ногах, опиралась о стену, холодную, шершавую, чуть влажную каменную стену. Офелия видела свои руки, худые, израненные пальцы, бледную, посеревшую кожу, потрескавшуюся от холода и обезвоживания. Голова у ведьмы кружилась, сейчас она острее чувствовала, как слаба и измучена. А выход был так близок, ещё несколько шагов и она на свободе! Офелия не помнила, как ей удалось сбежать из камеры, да это и не важно! Ещё немного, ещё чуть-чуть, и она свободна.
Силы стремительно покидали её тело, пыльный пол становился всё ближе, Офелия поняла, что падает.
Она отдышалась, поднялась с разбитых в кровь колен и, держась о стену, пошла дальше.
Дверь, ведущая к выходу, не становилась ближе… Стена обжигала ладонь холодом. Ведьма перевела затуманенный взгляд на руку и увидела, что её пальцы утопают в густой тьме.
Надежда и пьянящая радость свободы растворилась в осознание нереальности происходящего.
— Зачем вы мучаете меня?! — злость, лютая ведьминская злость поднялась к её горлу, но в голосе прозвучали слёзы.
Мелодичный смех прошёл по коридору, заполняя вместе с тьмой всё пространство.
— Карнэ, я прошу вас о милости! Разве я не заслуживаю вашего покровительства? Я вырастила вашего сына, заботилась о нём, как о родном, почему я должна страдать?
«Как о родном? Как смеешь ты родниться с нами? Жалкая ведьма. Жалкая…» — этот голос шёл из ниоткуда и холодом пронизывал Офелию до костей.
Вдруг картинка переменилась, и вот ведьма стоит на мягкой тёплой траве, а яркие, слепящие глаза лучи солнца заливают всё вокруг и приятно греют ей лицо. Впереди на холме деревянная, потемневшая от старости хижина. Деревья и травы шумели под ласковым ветром. И никого вокруг, ничего больше, ни людей, ни домов, только лес вдали, только холмы и травы, ветер, солнце и пчёлы, гул которых сотрясал пряный воздух.
— О, небеса… — выдохнула Офелия и, закрыв руками лицо, опустилась на колени. Сквозь её худенькие пальцы текли слёзы. — О, небеса… я дома!
И вдруг, совсем рядом с ней, прозвучал детский девичий голосок:
— Мама! Мама, я дома! Я здесь! — Офелия открыла глаза и увидела, как мимо неё пробегает она сама, только маленькая.
Да, ведьма узнала этот день, вспомнила, и вместо радости с невероятной тоской по дому, её охватил ужас.
— Прошу, Карнэ, не надо, заберите меня отсюда, я не хочу вновь видеть это! — взмолилась она, а между тем маленькая девочка бежала в дом.
И вот Офелия оказалась внутри хижины. На дубовом столе стояла плетёная корзинка с выпечкой, пахло яблоками и корицей. Связки трав и сухих букетов цветов, подвешенные под потолком, заколыхались от ветра, ворвавшегося в комнату, когда за девочкой захлопнулась дверь.
— Где ты была? — пожилая женщина поднялась из погреба, находившегося под полом.
Она была худа и невысока. Один её глаз был незряч и казался совсем белым, а другой всё ещё сиял чистой голубизной. В её дымчато-серых распушенных волосах блестела седина, на лице тоненькой паутиной расползлись морщинки, и некогда вздёрнутый носик заострился, а щёки впали, но на них всё равно горел румянец.
Женщина
