ретировался.
***
Он застал у Фигнер Перовскую, обеих встревоженных, но полных решимости.
— Ну, что, Топни-ножка, наигралась в любовь? — с порога налетел Юрковский, — отныне топать ножкой буду я! Не позволю бабам погубить дело.
— Ты прав, Сашка, — покорно признала Фигнер, — время трибунов прошло, настало время террора.
— А если все же Орлов говорил правду о бедах грядущего? — засомневалась Перовская.
— Предлагаешь переделывать мир пропагандой? Вздор! — прервала ее Вера. Униженная женщина будет мстить любым способом и при первой возможности, Фигнер избрала возврат к прежней любви — революции и террору.
— Сделайте одолжение, воротитесь памятно к первой встрече с господином Орловым, — Юрковский понизил градус разговора, — Он утверждал, все беды оттого, что наш переворот не удался. И какой же вывод сделали наши глупые умные головы? Нужно-де отказаться от борьбы! Ну те-с! Не усилить борьбу и победить, а отказаться! И вы хороши, разнюнились: миллионы погибнут! И сто миллионов на воздух взорвать для социальной революции много не будет. Все на ее алтарь — только так победим! А все-то и не требуется… Софья, созывай свою группу, я созову свою… что смотришь, Топни-ножка, думаешь Юрковский время терял?
Юрковский напряженно работал последние две недели.
Тогда, в доме у Саблина, он сделал вид, что не может встать, а потому, когда все разошлись, Юрковский остался с Саблиным наедине.
— Ну, что, брат, скажешь? — обратился Сашка-инженер к хозяину квартиры.
Тот тяжело вздохнул:
— Не нравится мне все это, не верю я пришлому… не хочу верить! Получается, вся наша жизнь насмарку, все жертвы зря.
— А я верю, — выдал Юрковский, — и в то, что Земля из-за нас погибнуть может, и в то, что народ не поднимется. Ты в народ ходил, знаешь: эту массу без великих потрясений с места не сдвинуть. Теории господ нигилистов о том, что наша задача лишь место расчистить, а народ, мол, сам власть организует, хороши для умных разговоров в студенческих кружках, да барских салонах. Коли народ батогом на бунт не загонишь — не бывать бунту!
Саблин давно понял, к чему клонит Юрковский, поэтому внимательно выслушав, спросил коротко:
— Сам-то что предлагаешь?
***
— Помощник Делопроизводителя имперского Департамента полиции Клеточников Николай Васильевич, кавалер Станислава 3-ей степени, пожалован Его императорским величеством Александром Павловичем, имею особо важное сообщение для Его высочества, — доложил о себе щуплый болезненного вида чиновник.
Забыл! О Клеточникове Дэн тоже забыл! Этого агента террористов, окопавшегося в полиции, нужно было сразу унасекомить, а у Дэна случилось головокружение от успехов, и он об этом мутном типе забыл, как и о Желябове.
Клеточников докладывал о себе который раз, походя кордоны Аничкова дворца, где жила семья цесаревича Александра Александровича, будущего императора Александра III. Теперь он стоял навытяжку перед ординарцем наследника престола и торопливо гундосил:
— Речь идет о благополучии государя и Отечества. Имею сугубо важную информацию, могу доложить только лично ввиду особой секретности.
— Его высочество выслушает вас. Достаточно ли вам будет четверти часа?
— Вполне.
— Если имеете при себе оружие, прошу сдать.
— Мы больше по делопроизводству-с, откуда оружие-с?
— Хорошо, ждите, я вас приглашу, — и вышел из приемной.
Клеточникова бил озноб. Он вспомнил, как впервые встретился с Дворником в рассаднике революции — Бесстужевских высших женских курсах. Тогда Клеточников предложил себя революции всего, без остатка, для любого, самого опасного и безрассудного дела.
Дворник, он же Александр Морозов, он же руководитель службы безопасности «Народной воли», устроил Клеточникова в Третье отделение. Опытный подпольщик наставлял никогда не скрывать своих чувств и переживаний, если нет такой возможности.
— Боишься, что тебя раскроют, — говорил Морозов, — бойся в открытую, только говори, что трепещешь в страхе пред начальством.
Вот и теперь, когда свершилась мечта Клеточникова войти в историю, он был вне себя от волнения, все, с кем он говорил, замечали это, но для всех его озноб был объясним трепетом пред самим цесаревичем!
— Николай Васильевич, Его высочество ожидает вас.
Он не помнил, как вошел в залу, посреди которой стоял цесаревич. Александр был крупнее Клеточникова, почти на голову выше, гораздо шире в плечах. Он нависал над террористом как скала. Августейшее преимущество в размерах вдруг напомнило притчу о Давиде и Голиафе, воодушевив посетителя, он перестал трястись, в голове стало ясно и холодно. Он превратился в механизм, действующий по заложенной программе.
— Какой-то вы, сударь, зеленый, — первым начал Александр, — не больны ли вы?
— Не болен, ваше императорское высочество, — минуты на минуту во дворец должны прийти вести с Екатерининского канала. Если все по плану, то у Клеточникова не более пяти минут, — имею особо важный доклад.
— Я слушаю.
— Ваше высочество, в силу служебных обязанностей я посвящён во все политические розыски, производящиеся в империи. Мне доверен сбор, пересылка, и хранение секретной информации. Имею при себе ключи от шкафов с перлюстрацией, от сундучка с бумагами особой секретности, а в последний месяц службы и от шкафа с запрещёнными книгами…
— К делу, любезный, я прекрасно осведомлен, чем занят Делопроизводитель департамента полиции. Что вы имеете до меня?
— Чрезвычайно важное дело, Ваше высочество, — Клеточников мелкими шажками сокращал дистанцию между собой и Александром, при этом его голос подобострастно дрожал — изучая дела о политическом сыске, я открыл важную вещь, которая укрылась от взгляда… — у дворца послышался шум многих конных и экипажей.
— Что там? — Александр подошел к окну, выглянуть во двор.
— Именно это я и явился сообщить вам, — твердым голосом произнес делопроизводитель, расстегивая сюртук и доставая спрятанный дамский револьвер, — ваш отец мертв. Убит революционерами. И вы, не медля, последуете за ним! — быстрыми шагами он приблизился к Александру, начав стрелять сразу, как выхватил оружие, подойдя вплотную, он приставил пистолет ко лбу несостоявшегося наследника и снова выстрелил.
Только после этого его скрутила охрана.
Юркевич подготовил все быстро и четко. 1 марта были убиты император и наследник, на следующий день совершены покушения на губернаторов Санкт-Петербурга, Москвы, Харькова, Одессы и Нижнего, почти все удачные.
Накануне Сашка-инженер повторял своим боевым товарищам то, что все эти две недели твердил в разных городах империи:
— Костер ждет последней искры! Он не для тепла, он не для света, он для пожара! Действуем только в губернских городах, на большее у нас сил не хватает. При стечении народа, где появляются солдаты, полиция или казаки должно быть не меньше двух наших. Один выбирает старшего офицера и приближается к нему, другой находится неподалеку, но не слишком близко. Начинают возбуждать толпу. Один нападает на власти, а тот, что подле офицера, дразнит толпу. По условному сигналу, тот, что подле офицера, стреляет
