восемь Вера была подпольщицей со стажем, прошедшая покушения и хождение в народ. Убежденная феминистка, она любила играть с мужчинами, используя свою привлекательность как сыр в революционной мышеловке: стоило мужчине увлечься Верой, как вслед за ней ему приходилось «увлечься» революцией.
О Дэна ее чары разбились, как разбивается о землю парашютист, уже в прыжке вспомнивший, что парашют-то он и не надел.
Всегда она увлекала мужчин, а не они ее. Мужчин она презирала. Презрение имело политический характер, было ответом на то, что мужчины, даже товарищи по борьбе, всегда ставили себя выше.
Дэн оказался из другого теста. Грубый, но не мужлан. Начисто лишенный манер, но берегущий достоинство собеседника. Во время серьезных совещаний всегда веселый и смеющийся. Недалекий простак с первого взгляда, он давал революционерам дельные и глубокие советы. Сильный, но добрый. И всегда гладко выбритый.
Вера терпеть не могла баки, усы, бороды, которые были так популярны у социальных борцов, ее мутило от мысли касаться губами этой шерсти. Гладкие румяные щеки Дэна она давно мечтала погладить…
Случилось должное: молодая женщина (будь она трижды террористка!), привыкшая разбивать сердца другим, разбила свое о безответность. И закусила удила.
Днем 27 февраля Дэн зашел за Верой сопроводить на ставший традиционным послеобеденный моцион.
Он обедал с Кибальчичем. Вчерашний террорист под влиянием «посланца» трудился над ракетной установкой залпового огня. Еще немного, и Россия получит «Катюшу» на 80 лет раньше срока. Дэн был в прекрасном настроении — все шло по плану и даже с превышением.
Вера открыла дверь и вместо приветствия воскликнула:
— Посмотрите, Орлов, приглядно ли мне это платье? — она закружилась так, что оголила ноги до середины икр. Дэн честно глядел на платье, а Вера, желавшая смутить гостя, смутилась сама, — Простите невольную развязность…
— Ты о чем? — Дэн искренне не понял.
— Да неужели вы не заметили?! — в отчаянии воскликнула террористка. «Такого не заметить — это уж слишком!»
— Что я должен был заметить?
Тут ее осенило:
— Скажите, Орлов, как одеваются женщины в ваше время?
Послеобеденный Дэн был благодушен и с радостью продемонстрировал несколько фотографий Ирины, которая, обладая стройными ногами, носила исключительно мини. Вера онемела. Справившись с замешательством, она выдохнула:
— И вы вынуждены жить под постоянным гнетом такого искушения! Конечно, вы не…
— Да нормально. Они по-разному ходят. У кого ножки, те вот так, у кого нет, те в длинном. На пляже и того хуже, вот смотри, — Дэну нравились красивые девушки в бикини, поэтому несколько фотографий «случайно» затесались в галерею мобильного.
— И вас не смущает, что женщины так… предлагают себя?
— Предлагают? Как же, дождешься от них!
— Значит, женщина вправе первой… открыть сердце, это допустимо?
— Почему нет, чем они хуже нас?
— А если какая-то женщина признается, что увлечена вами, вы не сочтете ее распутной и даже развязной?
— Напротив, если симпатичная, я сочту ее умной и воспитанной, — пошутил Дэн, не заметив, что Вера принимает все за чистую монету, — ну, что, идем гулять?
Во время прогулки она была задумчива и отвечала невпопад, а при расставании пригласила Дэна на следующий день к завтраку.
В 9 утра следующего дня Дэн постучал к Вере в квартиру.
Открывшаяся дверь явила неожиданную картину (описываем синхронно взгляду Дэна): на ногах были высокие шнурованные ботинки, чуть выше — игривые оборки кружевных панталон, талию стягивал шнурованный корсет, поддерживавший молодую, не кормившую грудь, плечи открыты, по ним рассыпаны волосы, и надо всем — горящие страстью и решимостью глаза. Вера не спала ночь, готовилась встретить Дэна словами: «Орлов, я ваша. Вся!»
Дэн был человеком другого времени, времени, в котором понятие «деликатность» имеет совершенно иные границы, поэтому от неожиданности он прыснул и спросил:
— Ты чего, Вера, одеться не успела?
Роковой смешок обрушил неустойчивую конструкцию новой картины мира террористки. Она покраснела, глаза налились яростью:
— Негодяй! Я решилась открыть вам сердце, а вы… вы смеетесь над моими чувствами! Из-за вас я выгляжу дурой, мерзкой, распутной дурой, поверила лживым россказням, чтобы унизить себя. Все ваши слова — ложь!
— Да уймись ты! Я просто не ожидал тебя… что ты… так… ты что влюбилась в меня? — толстокожий Дэн был удивлен.
— Влюбилась… в негодяя и растлителя! Я вам совсем не мила, ни капельки? — голос ее задрожал, скорее в надежде, чем в слезах.
— Мила, конечно! Ты бы спросила сперва, а то сразу стриптиз… У меня дома девушка есть. Любимая. Мы хотим пожениться.
— Вы низкий человек! — перебила его Вера, — Вы не могли не видеть моих чувств, но намеренно дразнили меня, и довели до падения…
В этот момент дверь распахнулась и в квартиру ворвалась Софья Перовская. Она была растрепана, в слезах и едва дышала, но, окинув взглядом картину, остолбенела на мгновение… и в рыданиях бросилась Вере на грудь.
— Вера, Андрюшу арестовали!
Тут Дэн допустил вторую роковую оплошность. Он всплеснул руками и воскликнул:
— Блин, вчера же 27-е было! Забыл вас предупредить…
— Вы знали?! — кинулась к нему Перовская и стала трясти за грудки, — вы знали и не предупредили?
— Да знал, знал… — бормотал Дэн, пытаясь отцепить от себя Перовскую, — Он пошел встретиться с одесситом Тригони в гостинице, а там была засада. Мне казалось, все уже изменилось, вот и выскочило из головы.
— Вы не забыли! — в один голос крикнули Вера и Софья. Переглянулись и стали наступать на Дэна разъяренными хищницами, — Вы все нарочно подстроили! — теперь обвиняла одна Перовская, — вы усыпили нашу бдительность! А пока мы внимали вашим небылицам, вы методично разрушали наше дело. Сегодня арестовали Желябова, Юркевич пропал в день первой встречи, Саблин, Рысаков, Гриневицкий и многие другие товарищи отошли от дела и перестали оказывать Исполкому содействие. Иуда! Вы во всем виноваты! Идите прочь! Еще раз попадетесь мне на пути, пристрелю без всякой жалости!
— Девочки… — начал было Дэн.
— Прочь! Прочь, негодяй! — процедила Фигнер, — еще минута и я не буду ждать следующего раза, а пристрелю вас прямо сейчас, — она выхватила револьвер, из верхнего ящика комода, стоящего рядом.
Дэн видел, что с ним не шутят, и счел разумным уйти, разговоры сейчас были бесполезны.
По дороге домой он клял себя последними словами. Как он мог забыть об аресте Желябова?! И зачем признался, что знал о нем, идиот честный!
Едва он вошел к себе, в дверь постучали. На пороге стоял Сашка-инженер. Он ощерился зловещей улыбкой и выстрелил Дэну в живот. Падая, Дэн успел «выключить» изображение, и Юркевич не выстрелил второй раз, открыв рот от удивления. В соседних комнатах произошло движение на шум выстрела. Юркевич спрятал пистолет и
